А Жанно запрыгал, будто под ним был не стул, а пружина, и принялся завывать:

– Это Эль-Га-Эль-Га…

– Какая Эльга? – наивно спросила учительница.

– Эль-Гаули![22]

Старший брат Жанно был фанатом конспирологического рэпа, и теперь младший, выставив мизинец и указательный палец, как два рога (знак дьявола!), закачался из стороны в сторону и начал скандировать, ничуть не заикаясь:

– Сядь, Жанно, сядь сейчас же! – приказала учительница. Весь класс надрывался со смеху.

Контролировать весь мир мадам Дюмейе не могла, но утраченный контроль над учениками она себе все-таки вернула, прежде чем Жанно допел:

В каком-то смысле жаль: подготовишки как раз проходили сегодня междометия – ох да ах. «Господи, – подумала мадам Дюмейе, когда все наконец взялись за работу, – родители понятия не имеют, какой чушью забиты головы их детей!»

– Поль, что ты все время роешься в кармане? Что там у тебя?

Мадам Дюмейе, как иллюминаты, обладала всевидящим оком. Поль не умел врать и честно ответил:

– Чудик.

– Что еще за чудик?

– Мой хомячок.

Он вынул зверька из кармана – бедняга почти перестал шевелиться. Может, Лазарь прав, ему там не хватает воздуха? Все, кто еще не успел познакомиться с хомячком, восторженно заахали – все, кроме Жанны, которая в ужасе завизжала. И тут мадам Дюмейе осенило:

– Успокойтесь, несчастное животное умрет от страха!

Приговаривая «тише-тише-чшшш!», она сняла со шкафа клетку Капустки, почившей два года назад черепахи. На дно быстренько накидали тряпочек и бумажек – и Чудик получил новый дом.

– А теперь сядьте все по местам и не шумите. Чудик и так переволновался. Ему надо поспать.

Чудик сумел сделать то, что оказалось не под силу волшебной дождевой палке. Дети если и ходили по классу, то только на цыпочках, а говорили только вполголоса.

* * *

Элла поздно легла и рано проснулась. Притворяться, что у нее болит живот, и не ходить в школу больше не получится. Оставалось одно из двух: не думать, кто что скажет, и одеваться как на той фотографии, или не давать повода сплетникам и одеваться как «нормальная» девочка. Элла склонилась ко второму варианту и с вечера утащила из шкафа Жад кокетливую блузочку и бюстгальтер на поролоне.

В половине седьмого она заперлась в ванной, надела на плоскую грудь бюстгальтер, напихав в чашки ваты, а потом – блузку в розовый цветочек. Чтобы выдержать испытание с честью, она напомнила себе, что ее второе «Я», Эллиот Кюипенс, писатель и искатель приключений, однажды переоделся женщиной, чтобы проникнуть в гарем султана. Она неумело подкрасила ресницы тушью, щеки румянами, намазала губы блеском и в носках вернулась в свою комнату. От волнения она вспотела и вытерла влажные ладони о джинсы; ноги подгибались, она едва успела сесть на край кровати и десять минут сидела, ничего не соображая. Но пора было идти. Хорошо бы выйти из дому так, чтобы никто ее не видел. Элла впихнула ноги в розовые кеды и встала. Из зеркала, перед которым она так часто танцевала в мальчишеской одежде под песню «Надо выбирать», на нее теперь смотрела беспомощная девчонка.

В дверь постучали. Элла не отозвалась. В комнату заглянул отец.

– Я отвезу тебя, – сказал он.

В прошлом году он часто возил дочь, желая убедиться, что она действительно вошла в школу.

– Это что за… – Слово «маскарад» застыло у него на губах. – Тебе незачем… Ладно, через десять минут выезжаем.

Он закрыл дверь и ушел, совершенно растерянный. Элла сорвала с себя блузку и бюстгальтер, будто они на ней загорелись, схватила любимую матроску и, натягивая ее через голову, помчалась в ванную – смывать макияж. Чуть не плача, она терла лицо ватным кружком, смоченным косметической жидкостью – тоже из арсенала сестры. Потом скинула розовые кеды и стала искать в нижнем ящике шкафа старые серые кроссовки. Но…

– Господи, нет!

Мама их выкинула. Оставались только упрятанные в коробку лакированные мужские туфли тридцать девятого размера. С джинсами в обтяжку они будут выглядеть здоровенными, и все наверняка будут глазеть на них.

Отец снова постучал в дверь, но входить не стал, только позвал:

– Пора!

Он с облегчением увидел дочь в пальто с капюшоном, с морской сумкой через плечо и лицом без грима. Но потом взгляд его упал на туфли…

– Элла! – раздался из кухни голос матери. – Ты готова, милая?

Камиль Кюипенс схватил дочь за руку и потянул к выходу.

– Не надо…

Он хотел сказать: «Не надо показываться матери», но не успел. Они оба, не попрощавшись, скатились по лестнице.

– Направо, – сказал месье Кюипенс, – я припарковался вон там.

Только укрывшись в машине, они почувствовали себя в безопасности и перевели дух.

– Сходим в субботу в боулинг? – спросил отец. – Мне больше не с кем – твоя мать и сестра не поймут.

Элла сидела, сжав зубы и пересиливая тошноту.

– Так что, пойдем?

– Хорошо.

Помолчав минуту, Камиль спросил:

– Ты сегодня идешь к своему психологу?

– Да.

– В 17:30?

– В 17:15.

Месье Кюипенс остановился неподалеку от школы.

– Приехали. Иди!

Элла со стоном подхватила сумку, открыла дверцу. Отцу хотелось закричать: «Нет, не ходи!», но он угрюмо повторил:

– Иди!

Он не понимал, что творится с ним самим и с его дочерью, но ему за нее было больно. Возможно, не меньше, чем ей. Ему хотелось выпить. Да-да, стаканчик виски будет в самый раз. Он еще раз взглянул на дочь: она брела по тротуару – странная фигурка с короткой стрижкой и в огромных ботинках.

Элла, подходя к школе, не могла отделаться от чувства, что на нее все смотрят: смотрят, указывают пальцем, хихикают у нее за спиной – «транс идет!». Может, так оно и было, а может, нет. Но она прямо слышала: «Ты только посмотри на ее ноги – вот это ботинищи! Ха-ха-ха!» «Меня сейчас вырвет, я потеряю сознание…» – думала она. Скорее спрятаться. В туалет! Она заперлась в кабинке, бросила на пол сумку и сама села рядом, прислонившись к стене. Ей не хотелось умереть. Не умереть, нет, – исчезнуть. Но тут она вскочила – кто-то подергал дверь, потом пнул ногой. Смех, крики совсем рядом: «Ты тут? Давай скорее!» Поспешные шаги, кто-то открыл и закрыл кран, кто-то спустил воду, потом звонок, шум откатился вдаль, шаги затихли.