– А ты боишься Бога? – спросил он, все так же сверля собеседника взглядом.

– Во времена рабства белые сомневались, есть ли у негров душа. Так чего мне бояться, без души-то?

– Ишь, падла! – ругнулся Жово. – Опять не ответил.

Они расстались, так и не раскусив друг друга.

* * *

Луизе иногда казалось, что с тех пор, как суд вынес решение о поочередном проживании детей то у отца, то у матери, она только и делала, что собирала и разбирала вещи, искала медицинскую карточку Поля, забывала калькулятор Алисы. И сколько бы она ни составляла списков, ни покупала всяких мелочей парами, ни твердила детям: «Эта пижама, эта зубная щетка остаются дома, на Гренье-а-Сель», – все равно все терялось и возникали скандалы. Звонил возмущенный отец: «У Алисы нет спортивной формы!»; «Куда девались кроссовки, которые я купил Полю?»

– Мама, где мой «Сирано»? – заорала Алиса из своей комнаты.

Сейчас Луиза собирала школьные вещи на понедельник, первый день занятий после двухнедельных каникул. Понятно, хорошему настроению это не способствовало.

– Вот он, твой «Сирано». Ты его в ванной оставила. – Луиза протянула книгу дочери.

– Почему мы едем к папе сегодня? – осуждающе спросила Алиса. – Ты же знаешь, он по субботам работает.

Жером, бывший муж Луизы, в последнее время то и дело менял график. Теперь он захотел, чтобы дети приезжали к нему в воскресенье, а в субботу оставались с Луизой, – его тайной целью было помешать ей проводить выходные со Спасителем. Но Луиза не поддавалась.

– Неделя там, неделя тут, Алиса. Включая выходные. Незачем усложнять, и так все непросто.

Алиса привела отцовский довод: в субботу Пэмпренель, новой жене отца, молоденькой, ей всего-то двадцать шесть лет, приходится одной управляться с тремя детьми, один из которых грудной. Это ей не под силу.

– Она говорит: «Мне надо сбегать в магазин, посидите пока с Ахиллом». И уходит на три часа! – пожаловалась Алиса.

– Так и есть, – поддержал ее Поль.

Луизе стало жарко от злости. Даже если Алиса преувеличивает про три часа, все равно ясно, что Пэмпренель использует девочку как няньку.

– А однажды папа с Пэмпренель вообще пошли в кино, – раскололся Поль, – а нас оставили с Ахиллом, а он все время плакал, так что пришла соседка сверху и спросила, где наши родители.

Алисе стало стыдно перед посторонней, и она, чтобы выгородить отца, чего-то наплела – мол, бабушка упала на лестнице. А потом долго ходила по дому, укачивая малыша на руках, пока он не уснул.

И все-таки, хотя Луизу распирало от возмущения, планы менять она не стала – они со Спасителем собирались вместе пообедать. Алиса повернулась спиной к матери и что-то цедила сквозь зубы, слышны были отдельные словечки: «взрослые», «офигеть», «достали»…

Луиза понимала дочь, но ей так нужно было побыть со Спасителем! Она никогда еще так не любила, даже в самом начале их жизни с Жеромом. Она любила Спасителя body and soul, душой и телом… Ей нравилось повторять это про себя. Вот Нану ее поняла. Прощаясь в Монтаржи, крепко обняла Луизу и шепнула ей на ухо: «Береги свое счастье. Такое бывает раз в жизни».

* * *

В машине по дороге к отцу Поль спросил:

– Мама, а с восемнадцати лет можно делать что хочешь?

– Да, это совершеннолетие.

– Хорошо. Как только стану совершеннолетним, НИКОГДА больше не буду ездить к папе.

– Класс, – сказала Алиса, передразнивая Габена.

Спустя несколько часов, за кофе, Луиза пересказала эту сцену Спасителю, выложив все, что наболело. Он слушал молча, легкая улыбка то освещала его лицо, то исчезала, как солнце в облаках.

– У тебя хорошие дети, с ними все в порядке, – сказал он, выслушав до конца.

– Ах ты доктор Утешай![18] – пошутила Луиза и устроилась у него на коленях. Прижалась головой к его груди. Вот оно, лучшее на свете лекарство от всех бед.

Луиза закрыла глаза, и вдруг перед ней всплыл призрак хрупкой новобрачной. Она вздрогнула.

– Что такое? – шепнул Спаситель.

– А? Нет… ничего.

Когда-нибудь она его спросит, что означают эти слова: «Все не вечно, дается на срок. Возвращаться я буду нежданно…» Когда-нибудь, но не сейчас.

За ужином Луиза снова оказалась единственной женщиной во всем доме. Жово, Габен, Лазарь, Спаситель – одни парни. Жово ради нее старался умерить свой армейский рык. Габен почти не обращал на нее внимания. Ничего особенного сказано не было, но чувствовалось, тиски сжимаются. В этом доме, как сказал Жово, «места на всех не хватит».

Вечером в спальне Луиза почувствовала, как теснят ее Жово в соседней комнате и Габен на чердаке. Спаситель, казалось, ничего не замечал.

– Помнишь, мы думали, не завести ли ребенка? – заговорила она.

Спаситель стаскивал с себя любимую толстовку.

– Э-э… Ребенка? – с запинкой переспросил он.

– Да ладно, это я так. Тут для него нет места.

– Да, тут у нас сейчас полна коробочка! – Спаситель засмеялся, будто весело пошутил. Но ход мыслей Луизы он понял, сел на край кровати и, глядя в пол, заговорил: – Я ищу место для Жово в хорошем ДОПе.

– Где-где?

– В доме для одиноких престарелых.

– Да?

– А Габен вернется домой, как только его маму выпишут из больницы. В конце следующей недели, так обещает доктор Агопян.

Луизе бы обрадоваться. Освобождается место для нее и ее детей. Но…

– И почему мне от этого грустно? – вырвалось у нее.

Спаситель благодарно улыбнулся. У него тоже было тяжело на сердце. Как бы ему хотелось иметь много денег и огромный дом, где могли бы жить все: Луиза, их ребенок, Алиса с Полем и Жово с Габеном.

Утром, пока Луиза спала, Спаситель вылез из постели, прошел через кабинет, где храпел после бессонной ночи Жово, и вскоре вышел на улицу. На площади Старого рынка была булочная, открытая по утрам в воскресенье.

– Пять круассанов. Два багета.

На подходе к дому Спаситель, пытаясь нащупать и вытащить из кармана ключи, принялся жонглировать багетами и круассанами. Он взглянул на крыльцо и изумился: на верхней ступеньке сидел, понурившись, обхватив колени руками, человек, рядом с ним лежал рюкзак. Поскольку руки у Спасителя были заняты, он не слишком вежливо, но совсем легонько пнул носком сидящего, чтобы тот очнулся. И только тогда понял, кто это.

– Вьенер! Какого… то есть что вы тут делаете?