По дороге домой я еще думала о загадочном джентльмене, а потом меня отвлекли мысли о предстоящем дне рождения Розмари.

Вечером мы чудесно повеселились, причем Генри Морланд занимал около Аннабеллы привилегированное место, что меня все-таки слегка огорчало. На следующее утро я, конечно, сладко проспала допоздна, кроме того, после затянувшихся танцев у меня болели ноги, так что ранняя прогулка не состоялась. Однако назавтра я проснулась около половины шестого и, наскоро одевшись, отправилась гулять.

На прогулке я вскоре пожалела о своей небрежности, ибо через четверть часа после ее начала на прежнем месте появилась та же карета, и тот же джентльмен в том же костюме не спеша направился мне навстречу. Впрочем, приблизившись к нему, я решила, что костюм на нем все же другой, тоже серый и элегантный, но немного светлее прежнего. Передвигался незнакомец с трудом, и на лице его я заметила выражение недовольства и раздражения. Он наверняка привык действовать быстро и ловко, и вынужденная беспомощность бесила его. Однако, поравнявшись со мной, джентльмен опять поклонился со всем возможным изяществом и даже слегка улыбнулся.

Я ответила на поклон и продолжила прогулку, но мысли о молодом человеке на сей раз не покидали меня гораздо дольше, чем в первый раз, – до самого обеда. Мне было интересно, кто он, как его имя и почему его не видно днем во время гуляний. Я решила немного подождать, а потом описать его Аннабелле. С ее познаниями и любопытством ей вряд ли потребуется много времени, чтобы выяснить тайну незнакомца (если она, конечно, у него есть).

На следующий день, когда я пришла на берег, мой невольный спутник был уже там. Я издалека заметила фигуру, стоящую в дальнем конце набережной. Погода сегодня обещала быть чудесной, и на море действительно было приятно смотреть. Смотреть и мечтать. Именно так я и поступила, медленно продвигаясь по набережной, то и дело останавливаясь. Но сегодня мои грезы прерывались мыслями о незнакомце, я гораздо чаще смотрела в его сторону, чем на серо-голубые просторы. Я проделала почти половину пути, когда он начал неторопливо двигаться мне навстречу. Я невольно отметила, как привлекательны черты его лица, он был гораздо красивее Генри Морланда и при этом выглядел еще и более мужественно.

На сей раз, поравнявшись со мной, незнакомец решился заговорить.

– Я прошу прощения за мою бесцеремонность, – произнес он после приветственного поклона, – но мы видимся здесь уже в третий раз. Не пора ли нам начать здороваться, как старым знакомым? По крайней мере, я чувствую себя идиотом, когда кланяюсь и молча прохожу мимо дамы, которую вижу не в первый раз.

– Пожалуй, слово «идиот» слишком сильное, но в целом я согласна с вами. Что ж, давайте поздороваемся. – Его речь была так мила и естественна, что я не ощутила никакого смущения и ответила прежде, чем успела хорошенько обдумать свою реплику.

– Я рад, что мы одинаково легко смотрим на процедуру знакомства, и надеюсь, что вы позволите мне представиться вам.

Я улыбнулась – в витиеватости его речей явственно чувствовалась ирония над ханжеством этикета.

– Считайте, что разрешение получено, сэр.

Он тоже улыбнулся и снова поклонился:

– Прошу простить меня за неловкость, я не совсем здоров и прибыл в Бат на лечение. Мое имя – Уильям Филсби.

Я тут же вспомнила книгу, которую читала моя тетушка, когда получала письма от бывших воспитанников, и куда иногда заглядывала и я. Там были перечислены все известные роды королевства, и фамилия Филсби мне точно встречалась, кажется, в сочетании с герцогским титулом.

– Очень рада. Меня зовут Эмма Дэшвилл, – отвечала я.

Он изобразил на лице испуг и торопливо перекрестился:

– Но, мадам, призракам не положено появляться после восхода солнца! Я благодарю за оказанную честь, но надеюсь, что не совершил в отношении вашего рода ничего настолько дурного, чтобы удостоиться наказания со стороны его легендарной основательницы. И потом, где ваш не менее легендарный флюс?

– Боюсь, мне придется разочаровать вас, сэр. Вам не стоит волноваться на счет своих проступков по отношению к семье Дэшвилл. Если знаменитая Эмма и придет по вашу душу, ее образ не будет напоминать меня. Я всего лишь супруга ныне здравствующего графа Дэшвилла, а свое имя получила за много лет до того, как мне стало известно об этой семье.

Я никогда еще не чувствовала такого удовольствия от остроумной беседы. Общаться с незнакомым человеком гораздо приятнее, когда его реплики вызывают искренний интерес и провоцируют блеснуть своим красноречием.

– Не могу сказать, что разочарован. Встретить призрака, пусть даже и красивой дамы, приятно только в романе. В жизни же призраки неуместны, ибо никто не сможет запретить им говорить всем и каждому неприятную правду.

– Какую правду вы находите неприятной, сэр?

– Я неточно выразился, простите меня. Произнести «неприятная правда» все равно что сказать «сладкий сахар», ибо правда чаще всего и бывает неприятной. Например, если бы я был крив на один глаз и хром, как известный бес, вы бы только вежливо распрощались со мной, а призрак честно сказал бы мне, что я отвратительное создание, которому не место в приличном обществе.

– Вы льстите мне, сэр, и напрасно клевещете на призраков. Воспитанный человек остался бы воспитанным привидением, в то время как я вполне могу сказать в лицо ту самую неприятную правду. И скажу ее – вы действительно хромы. Надеюсь, это пройдет. – Я по-настоящему забавлялась: этот джентльмен сумел бы лишить дара речи даже Аннабеллу.

– Что ж, фамилия Дэшвилл снова будет прославлена прекрасной Эммой. Даже она, наверное, не являла собой столь совершенный образец жестокой насмешницы, скрывающейся за ангельским видом. Бедный граф, как вы, должно быть, высмеиваете его за малейшую провинность.

– Граф непогрешим для меня, сэр. И потом, я вовсе не так ужасна, как вы говорите. Просто я была воспитана в доброте и искренности и не вполне еще постигла искусство светского лицемерия.

– Вы себя недооцениваете, мадам графиня. Я редко встречаю красивую женщину, которая называла бы вещи своими именами и не боялась подшучивать над собой. Что касается графа, то он действительно безупречный человек, но вы могли бы украсить фамилию Дэшвилл, став супругою его внука, будь у него внуки.

Такой поворот в беседе меня не особенно устраивал, и я не преминула показать это:

– Каждый джентльмен, которого я встречаю со времени своего замужества, непременно произносит подобную сентенцию. Разве в вашей семье, герцог, не случалось, чтобы у старого мужа была молодая жена?

Я сумела удивить его, показав, что знаю, кто он, и задеть, уличив в банальности. Я уже успела понять, что сей джентльмен предпочитает быть оригинальным. Он слегка поморщился, но тут же улыбнулся:

– Простите меня. Боюсь, я обречен постоянно просить у вас прощения, но краткость нашего знакомства и некоторая склонность к торопливости в моих суждениях еще не раз может привести к подобным бестактностям с моей стороны. Обещаю впредь проявлять разумную осмотрительность.