– Я не понимаю, – говорил между тем Мишаня, – зачем она с ним? Что, что он вообще может ей дать?!

Он смотрел на меня глазами, полными возмущения, и ждал, требовал от меня какого-то ответа.

– Вот скажи мне, это что, по-твоему? Чувства? Любовь, да? Так это у них называется?

– Откуда я знаю.

– Ну какая же это любовь, если он деньги с нее берет?! – закричал он мне в лицо и едва не схватил меня за грудки.

– Да не знаю я! – я отошел на шаг назад.

– Вот ты, – не унимался Мишаня, снова приблизившись ко мне, – ты будешь занимать деньги у девушки?

Я молчал, и он ответил за меня:

– Нет, не будешь. Найдешь у друзей, у знакомых, у кого угодно, только не у нее. В долги залезешь. А если ты берешь деньги у нее, значит, ты спишь с ней из-за денег! – он снова хлопнул ладонь о ладонь и сжал кулаки. – Ну, так ведь?

Он вошел в раж, взбешенные глаза его горели. Казалось, он только и ждет повода ударить кого-нибудь, да хоть меня, лишь бы выпустить пар. Я осторожно отошел от беседки и сделал несколько шагов в сторону аллеи. Он метнулся вслед за мной и больно схватил меня за плечо.

– Леха!

– Руку отпусти. Больно же.

– Леха, ты хороший мужик. Я прошу тебя, поговори с ней.

– О чем?

– Обо всем. Обо мне…

– Как? Что я скажу ей? И с чего она станет слушать меня? Я вообще не понимаю, что тут у вас происходит и почему я должен вмешиваться во все это?

Глаза его яростно вспыхнули, но он сдержался, шумно вздохнул и встал, опустив голову.

– Кого же мне просить? – тихо произнес он. – Не Алинку же. Больше и некого…

Он страдальчески посмотрел на меня.

– Помоги мне, Лех. Она сейчас тебя только и слушает. Я же вижу… Почему-то ей важно, что ты скажешь. Уж не знаю, почему…

– Почему ты сам с ней не поговоришь?

– Да потому что… Не могу я с ней говорить! Я чуть что… – он поднял кулаки перед собой. – Ты понимаешь, она выводит меня этой своей… Это же истукан какой-то, камень! Стоит, как статуя, смотрит в одну точку, и ничего от нее не добьешься! Я не знаю, что я с ней сделаю… Мы с ней поубиваем друг друга! А ты можешь спокойно ей все объяснить. Прошу тебя, поговори. Не доводи до греха… Видишь же, что со мной. Начну говорить с ней, только хуже сделаю. Поговоришь? В последний раз?..

Я действительно не понимал до конца, что у них происходит. Нельзя было не верить Мишане – фотографии, да и вся его версия, которую не было смысла придумывать нарочно, смотрелись правдиво, и как мужчина я понимал его, но не испытывал к нему жалости. Наверно, мне была не по душе бесцеремонность, с какой он пытался использовать меня в своих целях, его приказной тон и его нагловатая напористость. Вот и сейчас, он не сводил с меня полыхающих настойчивых глаз, как будто я обязан был слушать его и помогать ему. А может оттого, что после нашей беседы с Лией я сочувствовал ей, а не ему. По крайне мере, она не навязывала мне своих проблем и ни о чем не просила. Я не знал, что она задумывала, – да и не стремился узнать, но было очевидно, что Мишаня ее так просто не отпустит. Впереди у них война, и я не хотел в ней участвовать ни на чьей стороне.

– Давай так, – сказал я наконец, – я поговорю. Передам ей то, что ты просишь. Но на этом все. Больше я ничего делать не буду. Больше никаких переговоров – я не хочу вмешиваться в ваши отношения. Я приехал отдыхать со своей девушкой, а не участвовать в ваших семейных разборках.

Он торопливо закивал.

– Это не все, – продолжил я. – Послезавтра, когда вернемся в Барселону, ты отвезешь нас с Алиной в отель, а не домой, и скажешь, что так лучше. Мы будем жить в отеле, и вы не будете постоянно звать нас к себе и ходить везде с нами. Поговоришь с Лией, скажешь, что я хочу побыть с Алиной вдвоем. Пусть она придумает что-нибудь, скажет, что занята с детьми или еще что, и сама попросит Алину не приходить к вам домой. Если Алина будет звать ее с нами, пусть откажется. Договорились?

– Да ради бога! – расплылся он в улыбке. – Только вы мест в отеле не найдете. Сезон уже начался.

– Не волнуйся, найдем.

– Ради бога, Леха. По рукам!

Мы пожали друг другу руки.

– Значит так, – быстро заговорил он. – Скажешь ей, что я все про них знаю. Про деньги тоже. Про пять и про двадцать семь, у меня и выписки из банка есть. Он с ней из-за денег – так и скажи ей! Втолкуй ты ей это, я тебя умоляю! Как она не поймет? Он никогда не разведется, у них это не принято, тем более, ребенок вот-вот родится. Даже если захочет, не сможет – его не отпустят. Про ребят моих тоже скажи. Пусть знает. Они за каждым шагом ее следят, и за ним тоже – и мне докладывают. Так что пусть заканчивает с ним. Если все сделает, как надо, я ему ничего не сделаю. Клянусь. Не хочу брать грех на душу, оставлять ребенка без отца. Даже деньги свои с него требовать не буду – хрен с ними, пусть подавится, дон-хуан недоделанный…

– Все?

– А если нет, я к нему ребят своих пошлю. Они отвезут его в лес, выроют ему могилу, поставят его на краешек, поднесут пистолет к его тупой башке, и… он навсегда забудет, как ее зовут и где она живет. Понятно?

Я не сомневался, что он говорит серьезно.

– Ну и методы у тебя.

– Ну извини, – развел он руками. – Предлагай свои.

– Да нету у меня своих…

– Ну вот видишь.

– Но неужели нельзя просто поговорить с ним? И как-нибудь цивилизованно все решить?

– Цивилизованно?!

Он встал как вкопанный. Глаза его в бешенстве завертелись, и он выпалил:

– Это как, цивилизованно? Значит, она мне тут рога наставляет, деньги мои ворует, а я должен это терпеть?! – заорал он. – Это, по-твоему, цивилизованно?..

– Ладно, ладно, я понял. Передам все, как ты сказал, – успокоил я его.

Мы закурили и пошли дальше.

– Мои методы, может, и не самые цивилизованные, – заговорил он уже спокойнее, – зато действенные. Опробованы, как говорится, на собственной шкуре.

Он затянулся, задумался о чем-то и добавил:

– Я когда денег задолжал – ну, так получилось – меня вот так же в лес отвезли. Лопату дали, что б я сам себе могилку выкопал… Очень, знаешь, отрезвляет. Пока лопатой работаешь, вся жизнь перед глазами проносится. Вся шелуха уходит, только и думаешь, ну как же я так оплошал? Как допустил, чтобы все так глупо закончилось? Как же мой сын, я ведь толком и рассмотреть его не успел, не видел почти… Что теперь с ним будет? Как они будут жить без меня?.. И потом, когда тебе дают последний шанс остаться живым, ты на все согласен, на любые условия… И летишь домой счастливый, потому что живой, потому что увидишь еще раз сына, потому что у тебя будет завтрашний день. Потому что жизнь не закончилась…