– А деньги? Нашел?

– А как ты думаешь? – он посмотрел на меня так, будто я сморозил глупость. – Я же сейчас здесь стою, с тобой разговариваю. Конечно, нашел. Деньги – это ведь только деньги.

В сумерках послышались голоса. Из-за деревьев на аллее показались две фигурки.

– Вот вы где! – весело крикнула нам Алина.

Она бегом побежала ко мне, словно успела соскучиться за то время, что мы не виделись, и обхватила меня за шею.

– Синьора Матильда зовет всех к столу! Идемте скорее! У нее там люди такие интересные собрались, я уже познакомилась с одним норвежцем, он настоящий писатель, представляете? Пишет книги! Обещал мне подарить одну, со своим автографом!

– На норвежском? – с ухмылкой спросил Мишаня.

– На норвежском, ну и что?

– И что ты будешь с ней делать?

– Пусть будет.

Подошла Лия. Поравнявшись с нами, она не произнесла ни слова, лишь окинула взглядом меня и повисшую на мне Алину и пошла дальше.

– Ты куда? – рявкнул ей в спину Мишаня, но она не ответила и не обернулась. – Стой! Я с тобой разговариваю, Лия! Стой!

Мы все посмотрели ей в след. Она обошла беседку и направилась к роднику. Там склонилась, подставив под воду лицо, и мне показалось, стала пить – в темноте мне не было видно.

Лия, идем скорей! позвала Алина. Синьора Матильда нас ждет!

– Все. Пошли, – скомандовал Мишаня и зашагал первым.

– Лия, мы пошли! – крикнула Алина, и мы с ней тоже двинулись к дому.

В доме было тепло. Все блестело в оранжевом сиянии ламп и свечей, которые стояли повсюду, откуда-то тянулся приятный дымный аромат горящих поленьев. Я оглянулся – должно быть, где-то горел камин – но камина нигде не было.

– Это печь, – сказала мне Лия. – У них на кухне стоит настоящая дровяная печь.

Я быстро согрелся. Жар печи и огня перемешивался с запахом горячей еды и радовал душу.

Столовая, где нам предстояло ужинать, располагалась на первом этаже. В просторной комнате, куда нас провели, за накрытым столом сидели человек семь-восемь – постояльцы пансиона, которые уже приступили к еде, но при виде нашей компании растерялись и стали глядеть на нас с удивлением. Дальше, в глубине комнаты был приготовлен стол для нас. Мы собрались уже двинуться туда и рассесться, как вдруг в гостиную ворвалась, шурша юбками, синьора Матильда и стала громкогласно распоряжаться. Мужичку в переднике, с которым мы уже были знакомы и который теперь исполнял роль официанта, она приказала принести что-то с кухни, а нам стала представлять своих постояльцев, подводя нас к каждому, рассказывая о нем, заставляя Лию переводить – прежде всего, для Мишани, которого она ни на шаг от себя не отпускала.

Начали с норвежского писателя; он, вероятно, имел некоторую известность, потому как синьора принялась с гордостью перечислять романы, которые он сочинил, находясь в ее пансионе. Впрочем, сам писатель не стремился к общению и только кивал нам издалека, а об обещанной Алине книге, кажется, и вовсе позабыл. Дальше была пара супругов-англичан, по виду ровесников синьоры. Их связывала давняя дружба, зародившаяся еще при жизни графа. За ними сидела студентка из Финляндии, невзрачная белобрысая девчушка в очках, улыбчивая и дружелюбная, неизвестно как очутившаяся в компании этих пенсионеров; кажется, она писала диплом на какую-то историческую тему. Она с интересом разглядывала нас сквозь очки, и видно было, до чего ей хотелось оказаться в нашей компании. Синьора Матильда, однако, не стала уделять ей слишком много внимания и перешла к следующему гостю, тоже немолодому, но очень подвижному фотографу, отбросившего вилку и нож и поднявшегося поздороваться с нами за руку. Он был здесь по заданию одного американского журнала – делал снимки редких видов птиц Каталонии.

– Я фотоохотник, – сказал он. – Бегаю с камерой как с ружьем, пока не свалюсь от усталости. Потом возвращаюсь домой, к прекрасной Матильде, она меня накормит-напоит, и снова в лес. А вы, тоже охотитесь здесь на кого-то?

– Разве что на солнце, – пошутил я.

– О, тогда у вас не слишком удачная охота!

Мы с ним разговорились. Его интересовала Россия, когда-то давно, чуть не школьником, он бывал в Москве и теперь расспрашивал меня о нашей столице, о нашей жизни и о том, что я здесь делаю. Алина тем временем болтала о чем-то с финской студенткой, они общались полужестами, так как обе едва знали английский, – но зато шумно и с хохотом. Я поразился, как быстро они нашли общий язык, Алина всегда восхищала меня своей сердечностью и простотой. Вскоре их громкий смех стал слышен за столом, и Лия цыкнула на них:

– Алина! Отойдите оттуда. Ты разве не видишь, вы мешаете людям кушать.

Студенка сразу смекнула, о чем речь, выскочила из-за стола, и они с Алиной выбежали из комнаты, хихикая и держась как две подружки.

Мишаня и Лия все еще продолжали обход под руководством синьоры Матильды. Было видно, как тепло синьора относилась к их семье, особенно к Мишане. Без сомненья, она считала их образцовой парой, как, наверное, и остальные их знакомые. Глядя на них со стороны, я подумал, что они и правда отлично смотрятся вместе – Мишаня, крепкий и в меру солидный в своем пиджаке, вежливый рядом с синьорой и в то же время не болтливый, серьезный, себе на уме, и Лия, которой можно было залюбоваться – узкая балетная спина в черной шерстяной водолазке, изящные руки, на плечах шелковый платок пламенного испанско-красного цвета, над ним пышная черная головка с завитушками у лица, нежная улыбка, ряд жемчужных зубов, и вся ее плавная медлительность, певучесть, с какой она разговаривала, поворачиваясь то к синьоре, то к гостям, обвораживала; можно было завидовать Мишане с его красавицей-женой, если бы не знать всего, что скрывалось за этой картиной.

Наконец нас пригласили за стол. Мы с Алиной, голодные и одурманенные запахами еды, плюхнулись на стулья первыми. Лия все еще беседовала с синьорой, Мишаня не смел отойти от них – старушка следила за тем, чтобы ему переводили каждое ее слово. Она говорила о постояльцах, о том, как в этом сезоне ей едва удалось удержать в своем пансионе чудного повара по имени Бартоломео, каков урожай на ее скудных грядках, какая дождливая стояла погода в эту весну и как зарос кувшинками бассейн во дворе, за которым она не в силах была ухаживать. Заметив, как я стащил кусок из корзинки с хлебом, она всплеснула руками:

– Садитесь, садитесь! Начинайте есть! Мы еще поговорим, время у нас есть.

Она подала знак, и все тот же мужичок подкатил к столу тележку. Синьора откинула крышку с круглой чугунной кастрюли, в лицо ей ударил густой пар, она взяла в руки половник.

– Вот он, мой знаменитый борщ!

И сама налила каждому по тарелке.

Нам с Мишаней полагалась водка, которую подали по-русски – на середину стола, холодную, в запотевшем стеклянном графине, с соленьями и отварной картошкой для закуски. Девушкам налили вино. Лия собиралась пить минеральную воду – хотела везти нас назад, несмотря на то, что оба мы, и я, и Мишаня, предложили заменить ее на обратном пути. Она не соглашалась.