И протянула вазочку детям. Близнецы радостно и старательно выгребли конфетки назад: Алёша — зелёные, а Лина красные.

…разложить по карманам не успели.

— Агаа! — ехидно-радостно сказала бабушка. — Так вот как вы бабушку любите! А я вас так проверяяяла! Я думала, заберёте вы их или нет. Воот, значит, как, забрали, ай, нехорошие… совсем не любите бабушку, и не стыдно?

Напомню: дети. Четырёх лет.

Алёша заплакал сразу. Лина стояла, уставившись в пол.

Семейство, в край зашуганное, от долгой жизни с маменькой рядом, молчало. Никто и не пикнул. Все знали, какой поток последует, стоит лишь кому-то вступиться за детей.

* * *

История про мандаринки.

Не менее прекрасная.

А вот её мне рассказала подружка. Они жили с мачехой: она и сестра. Ну и папа, конечно, тоже был, да, типичный подкаблучистый такой. Или не подкаблучистый… или уже подломанный…

Короче, в комнате в вазочке лежала мандаринка. Одна. Папа колупался на кухне, мачеха смотрела телевизор.

Ирка (сестра подружки) захотела эту мандаринку. Она подошла к вазочке и, обращаясь к мачехе, спросила:

— Будете мандаринку?

Нет, ну логично же. Если лежит всего дофига — бери и не спрашивай, но когда остаётся одна… ну вдруг кто-то на эту мандаринку планы имел? Скажем, досмотреть передачу и съесть мандаринку, ага.

Короче, элементарная вежливость подсказала спросить.

Мачеха мееедленно-мееедлено повернулась в её сторону, и… разродилась тирадой, из которой следовало, что зачем, мол, Ирка делает вид, будто её в чём-то обижают в этой семье, и вообще нефиг корчить из себя сиротку и прибедняться… и что неужели Ирке кто-то когда-то запрещал что-то есть?!

Тирада продолжалась минут десять. Иркин мозг торжественно вынесли в дверь и устроили ему пышные проводы.

Короче, хотелось уже чего угодно, кроме мандаринки.

Но мандаринку пришлось съесть. Чутьём Ирка почуяла: теперь уж положить мандаринку назад никак нельзя — обвинят ещё больше.

Прошло несколько дней.

За это время в вазочке, конечно, появилась гора новых мандаринок.

…которые со временем подошли к концу. Осталась одна.

Папа колупался в коридоре, мачеха гладила в комнате бельё.

Ирка, памятуя о том, как три дня назад ей вынесли мозг, подошла к вазочке и взяла мандаринку. Конечно же, молча. Ну а чего «корчить из себя сиротку» (с)?

Далеко с мандаринкой уйти не успела.

Ну, что было дальше рассказывать, или сами поймёте?

Ну да, Ирка оказалась совсем неблагодарной тварью, которую растили-растили, душу вкладывали, а она вот так, никому не предложив… и последнюю мандаринку! Которую, может быть, кто-то хотел!

Ирка, сгорая, попыталась положить её на место.

И…

А, впрочем, нет, тут вы догадаетесь и так;)

Честно говоря, я нахожусь в довольно-таки подавленном состоянии. Знаете, бывает, услышишь новость, и ходишь потом… опи*дошенный.

Я когда-то писала уже про Валю. Просто напомню тот отрывок, чтоб была понятна предыстория:

«…Ещё Валя, ну, той под сорок уже было, разведёнка, дочь взрослая.

У Вали любовник был, прочно женатый, четверо, бл*ть, детей.

И вот Валя тоже какая-то такая… как собачка.

Боже, как это любовник ей мозг выносил!

Она рассказывала — мы охреневали просто.

Ну ладно, что приходил-уходил, когда пожелает, говорил, что жену любит и Вале ничего не светит… Терпела.

Ладно это! Кто как хочет, так и занимается…

Но он же просто упырёнок был — бросал её через два дня на третий, попутно объясняя, кто она ему такая, денег никаких не давал.

Там вообще шикарно было. У него тема была — с двумя сразу попробовать. Она, понятно, была дааалеко не в восторге, так он ей ещё и задание давал — вторую девочку для него найти. И вечно доканывал, что ищет медленно.

Она рассказывала как-то, он её бросил в очередной раз, с утра, она, понятно, обревелась. Он к вечеру припирается и выдаёт, мол, а мы тогда решили втроём, вот давай, прямо сейчас ищи, ты мне, мол, девочку должна, вот я и пришёл должок забрать. А после этого, мол, и разойдёмся.

Ну, короче, пи*дец полный, неописуемый такой пи*дец.

Сидим как-то, я говорю:

— Валя, на кой чёрт ты это терпишь?! Ну ладно, допустим, привыкла, не можешь этого придурка вот так взять и бросить, так ты хоть ещё кого-то параллельно заведи. Любой мужик такие вещи знаешь, как чувствует, когда не единственный становится! Вот чисто для острастки заведи кого-то, пусть твой упырь одуплится немного, что его могут лесом послать.

Всё равно никуда от тебя не денется. Связи типа «вампир-жертва» — они, знаешь ли, очень прочные.

— Нет, — говорит, — не могу я так… Я пару раз попробовала, на мамбу зашла, так он сразу звонит со скандалом, типа, что это я на мамбе делаю?

— Подожди, — говорю, — то есть, раз он видит тебя в онлайне, значит, он в это время сам там сидит?!

— Ну да, — отвечает спокойно.

Я взрываюсь:

— Ну так какого хрена он тебе запрещает?! Вот нихрена себе, мало того, что женат, мало того, что сам тёлок ищет, так ещё и тебя кошмарит!

— Ну а что я ему скажу, — твердит, как заведённая.

Раз тоже сидели, я психанула, попробовала вразумить.

— Валь, — говорю, — вот веришь, я понимаю, почему он с тобой так. Вот от тебя ощущение такое, что с тобой так можно. Веришь, я — баба, но мне вот тоже как-то интуитивно хочется тебе больно сделать. Вот чисто взять и прихлопнуть. Просто так. Это как слабых нюхом чувствуешь.

— Знаешь, — говорит она мне, — я вот думаю, что жалость тоже сильное чувство. Ему меня жалко, поэтому он всегда и возвращается. Жалостью, видишь, тоже можно мужчину удержать…»

Это было несколько лет назад, и тогда я ещё не осознавала, как это на самом деле называется. И как это на самом деле устроено.

Мне казалось, что это, знаете, бабы дуры… Понимала, что связь типа «вампир-жертва», но не понимала настоящего уровня подобных отношений.

Потом уже появились знания про манипуляторов, и до меня дошло, почему она так завязана. И это не ощущение, что можно, это сильная, страшная такая поломанность, когда от личности человека не остаётся ничего.

Мы с ней не виделись достаточно долгое время.

Потом, как-то так получилось, пересеклись в октябре. Я приехала к ней в гости с вином и подружкой. И вот знаете, от Вали было достаточно удручающее ощущение. Она была страшно издёргана, и вот это… как от тоскливой собаки — тоже было. Даже больше, чем раньше.