Видимо эти встречи в гостях так повлияли на Макса Планка, что он, по словам Эйнштейна, понимавший в политике «не больше, чем кошка в «Отче наш»», начал проповедовать о «вздымающемся к небу пламени священного гнева», заявляя, что смерть на поле боя — «драгоценнейшая из наград». Он, Эмиль Фишер и Рентген осенью 1914 года подпишут призывающую к войне прокламацию немецких ученых и художников «К миру культуры», известную как «Воззвание 93 интеллигентов» [40].

В студенческие годы будущий директор Химического института Берлинского университета Эмиль Фишер стал химиком под влиянием Адольфа фон Байера. В качестве химика Фишер подарил миру искусственный сахар, причем основные исследования он проводил в созданном им на деньги Рокфеллеровского фонда Институте исследований угля кайзера Вильгельма. Всего Общество кайзера Вильгельма по развитию науки охватывало 21 институт. Фишер первым взялся за исследование основы белковой жизни — протеинов, первым создал простейшее искусственное соединение аминокислот. Примечательно, что помимо прикладных исследований по органической химии Фишер также имел отношение и к исследованиям в области теории относительности. Позади неоднозначной по сей день теории стоял не столько всем известный Альберт Эйнштейн, сколько распределявший Нобелевские премии Эмиль Варбург. Его сын, нобелевский лауреат по медицине, биохимик Отто Варбург стал самым примечательным учеником Эмиля Фишера [41]. Почетный член АН СССР с 1929 года, Рихард Вильштеттер был протеже того же Адольфа фон Байера, в 1902 году он станет адъюнкт-профессором в его лаборатории. По рекомендации Байера будущий нобелевский лауреат будет изучать структуру кокаина в маленькой лаборатории Эйнхорна [38]. В 1912 году Вильштеттер присоединиться к работе в Институте кайзера Вильгельма, где начнет изучать энзимы — катализаторы биохимических реакций в организме человека. В 1915 году получит Нобелевскую премию за исследования в области структуры хлорофилла. С 1924 года приступит к экспериментам с эритроцитами и гемоглобином [42].

Вальтер Нерст родился в Пруссии, окончил гимназию, специализирующуюся на медицине, но обучение продолжил по линии физики и математики, хотя увлекался поэзией. О разносторонности его увлечений говорят два патента: на электрическую лампу и механическое пианино. Под влиянием нобелевского лауреата, члена-корреспондента Петербургской Академии наук Вильгельма Оствальда (Wilhelm Ostwald), изучавшего катализ химических реакций увлекся физической химией. В момент назначения на должность главы Физико-химического института в Берлине в 1905 году он получил почетный титул Geheimer Regierungsrat (тайный советник) и всеобщее признание, открыв третий закон термодинамики прямо во время чтения вступительной лекции в Берлинском университете.

Его деловые отношения с Хабером начались при весьма необычных обстоятельствах, в начале 1908 года. Последний по контракту с BASF приступил к исследованию синтеза аммиака. В 1912 году у компании уже строилась промышленная установка, но адвокаты Hoechst исками остановили строительство и взялись отсудить патент, сославшись на теоретические дискуссии по вопросу синтеза с Нернстом на заседании Бунзеновского общества. Однако в суд Хабер зашел чуть ли не в обнимку с Нернстом, чем поставил в недоумение адвоката последнего, еще не знавшего, что тот только что стал сотрудником BASF с годовым окладом в 10 000 марок [43].

Свое вступление в комитет Нерст описывал так: «Бауэр, будучи майором Оперативного отдела Верховного командования армии, услышал о моем присутствии. Он нашел меня, и мы подробно обсудили конкретные военно-технические вопросы. Непосредственным результатом этого явилось то, что я уехал на своем автомобиле в Кельн, чтобы провести испытания на полигоне Ван, расположенном около больших химических заводов Леверкузена. Я едва преувеличиваю, если скажу, что дальнейшее внедрение предложений, сформулированных вместе с Бауэром, приведет к полному изменению ведения войны…». Так Бауэру стало известно, что красильная промышленность — источник ядовитых химических веществ, а «бюро Хабера» взялось разработать нетривиальные ходы по тактике военных действий в условиях нехватки взрывчатки [44][45].

На заводах BASF прошло секретную подготовку войсковое подразделение «Pionierkommando 36» — прообраз будущих войск химической защиты [5]. Хотя европейские государства считались с Гаагской декларацией 1899 и 1907 года, запрещающей применение ядовитых химических веществ, Нернст предложил уловку, позволяющую юридически обойти Декларацию, представив отравляющие вещества составной частью взрывчатки. Эксперимент не имел успеха, Эрих фон Фалкенхайн сумел на спор выиграть шампанское за то, что продержался без видимого дискомфорта в течение пяти минут в облаке хлор-сульфоната дианизидина, или «чихательного» порошка, как называли снаряды «Niespulver». Жертвой следующего эксперимента стал Карл Дуйсберг, в 1915 году глотнувший фосгена. Эксперимент приковал смелого главу компании Bayer к постели на восемь дней, что оставило испытуемого как нельзя более довольным результатом [44][45]. Новый отравляющий газ, выпущенный фармакологическим концерном Bayer носил секретное название «T-Stoff». После экспериментов командой Хабера он впервые был применен против русской армии [5][46] 30 января 1915 г. в Польше на реке Равка. Но вследствие замерзания газа атака не принесла видимых результатов [47].

Блистательный адмирал Томас Кокрейн, десятый лорд Дандональд предлагал использовать брандеры с углем и серой еще против осажденного Севастополя [2], и вот Первая мировая дала новый виток идее. Атаку со смертельно опасным хлором немцы предприняли 22 апреля 1915 г., операцию с весьма говорящим по отношению к людям кодовым названием «Дезинфекция» готовил Хабер, он же лично руководил и газовой атакой, прибыв на линию фронта с Бельгией в районе реки Ипр, наряженный в мешковатую военную униформу и пожевывающий сигару. Его сопровождала команда молодых химиков, среди которых был родившийся во Франкфурте-на-Майне бывший сотрудник Эмиля Фишера Отто Ган, в будущем открытием расщепления тяжелых ядер повлиявший на ход военной истории гораздо больше своего начальника. Химический удар ядовитой смесью, впоследствии получившей название «иприт», оказался сильным. Хотя союзники своевременно были предупреждены о возможности использования подобного оружия, они не приняли никаких мер предосторожности — два дивизиона французов после газовой атаки бежали в панике. Английским солдатам было роздано 90 тыс. противогазов, которые, как выяснилось, не защищали от вредного действия отравляющих веществ [5][47].

Первая мировая война. Британские солдаты в противогазах

Фронт удержали остатки частей канадцев, британцев и французов, от неожиданности немцы не смогли развить успех, а повторив атаку двумя днями позже, уже утратили элемент внезапности, несмотря на вдвое более высокие потери обороняющихся. Кроме того, наученные горьким опытом французы и англичане начали использовать примитивные защитные маски. По одну сторону линии фронта стоял нобелевский лауреат Фриц Хабер, а по другую — будущий известный генетик Джон Бердон Сандерсон Холдейн (J.B.S. Haldane) записывал, сидя в окопе: «Тебе молясь, тебе крича осанну, / Мы сеем смерть, сметая все до тла…». Его, по-настоящему легендарную личность, британцы пригласили руководить организованной исследовательской станцией в Портадауне (Portadown) летом 1915 года. По материнской линии он происходил из старинного ирландского рода, а по отцовской — из не менее старинного шотландского, его предки воевали за Объединенные Нидерланды и представляли Шотландское крыло в армии Кромвеля. С восьми лет Дж. Б.С. Холдейн помогал отцу в его научных исследованиях. По окончании Итона отправился на поля Первой мировой, где между сражениями писал статью по генетике, просьба о публикации которой была его завещанием. Несмотря на серьезное ранение, это завещание не понадобилось, статью опубликовали в «Journal of Genetics» в 1915 г., а увлечение генетикой привело к появлению «закона Холдейна» и понятий «генетическое бремя» и «клон». Сын и отец Холдейны переоборудовали школу для испытаний действия газообразного хлора на человеческий организм, в результате сам Холдейн около месяца страдал от затрудненного дыхания и не мог бегать. В дальнейшем он примет участие еще и в Испанской войне, станет членом политбюро компартии Великобритании, в течении Второй мировой будет заниматься исследованиями токсического эффекта в период декомпрессии аквалангистов, что ляжет в основу общей теории наркотического действия газов, подружится с Бертраном Расселом, В. Вавиловым, Джавахарлалом Неру. В силу этого знакомства последние годы жизни он проведет в Индии. Там его тело, еще в 1927 году завещанное науке, послужит также, как он служил ей сам: по просьбе покойного его друг доктор С.Н. Саниал исследовал и описал ход его болезни в работе «Лечение случая ракового заболевания путем применения мета-ксилогидрохинона» [5][48].