Можно назвать такое поведение животных первичной культурой. А можно назвать человеческую культуру погребения развитым видовым поведением. Как видим, определённое почитание мертвых бывает присуще высокоразвитым стадным млекопитающим, просто у нас, в силу гипертрофированного развития мозга, оно гипертрофированно усложнилось. Но суть осталась той же.

В памяти животных их умершие родичи и знакомые порой остаются надолго. Слоны годами могут возвращаться на могилу собрата только для того, чтобы немного постоять возле неё. И обезьяны так же помнят ушедших годами. Однажды исследователи, много лет наблюдавшие за шимпанзе, показали обезьянам снятый про них фильм. Обезьяны — обычно весьма шумные существа — смотрели кино в почти полном молчании, только в отдельные напряженные моменты они приходили в возбуждение, захваченные зрелищем. Но когда на экране возник их покойный вожак, весьма уважаемый в стаде, в зале возникла буря эмоций! При этом новый вожак, который когда-то сколотил против старого коалицию и погубил его, кинулся обниматься с бывшими заговорщиками в сильнейшем возбуждении.

Ну, не всё же о делах гробовых и печальных. Раз уж мы заговорили о кино и культуре, поговорим об искусстве в животном мире.

Не только волки любят повыть хором. Инструментальные оркестровки присущи и нам, приматам. Человеческие песни и раскачивания под ритмичные звуки вам хорошо известны — самим, небось, и попеть иногда случается, и на концерт сходить, чтобы проделать это стадным образом. А уж если увидите барабан, непременно потянет в него стукнуть. Хочется! А почему? Отвечу: когда просто так чего-то хочется, а никакой разумной причины для этого хотения нет, значит, в дело включились чисто животные программы. Они первичны, а разум и речь вторичны. Поэтому разумом и логикой зов тела не объяснить. Просто оно так устроено! А вы в нём живете.

Короче говоря, у обезьян есть такой обычай — они собираются вместе и колотят палками по пустотелым сгнившим изнутри деревьям (чтобы звук был более гулким), ухают, кричат, раскачиваются, хлопают в ладоши, танцуют. Из этого-то чисто животного поведения эволюционно развились человеческие концерты, только у человеческих концертов более высокий инструментально-технологический уровень. Мы, например, продаём друг другу на них билеты, до чего обезьяны не додумались. Но в основе всё то же самое — желание коллективно пошуметь.

Приматы любят приветствовать солнце — на восходе они оглашают джунгли приветственными криками, вздымают к солнцу руки. Скорее всего первые религии, обожествляющие Солнце, эволюционировали именно из этого животного порыва.

Конечно, здесь нельзя не сказать о языке и о работе с числами, то есть истоках математики. Иногда говорят, будто человек отличается от прочих животных умением говорить. Конечно же, нет!

Язык как средство коммуникации и передачи важной информации существует у десятков видов животных и насекомых. Есть свой язык у пчёл, у муравьев, просто он не звуковой. У пчёл это так называемый язык танцев, то есть язык телодвижений. У муравьев — «морзянка», постукивание друг друга усиками. С помощью этих языков коллективным насекомым удаётся передавать друг другу весьма сложную информацию, включая числовую. Муравьи, скажем, умеют складывать и вычитать, оперируя десятками единиц, а также могут редуцировать повторяющуюся информацию, то есть сокращать сообщение, чтобы сэкономить время для передачи данных. Например, муравей-разведчик, рассказывая муравьям-рабочим, где именно в лабиринте он нашел добычу, вместо того, чтобы перечислять: «Первый поворот налево, второй поворот налево, третий поворот налево, четвертый поворот налево, пятый поворот налево», — говорит коротко: «Всё время налево».

Если же «лабиринт» представляет собой гребёнку с тупиками, в одном из которых расположена капля сиропа, происходит интересная вещь. Допустим, сироп исследователи капнули в дальнем конце гребёнки, в 27-м тупике, а всего ответвлений — тридцать. Муравей-разведчик, обнаруживший сироп, может сказать фуражирам: «27-й поворот». И тогда рабочим муравьям придётся от начала отсчитывать 26 поворотов и на 27-м сворачивать. А можно сделать по-другому, сказать: «Третий поворот с конца». Это же гораздо проще! Не нужно страдать — бежишь сразу к концу гребёнки и оттуда отсчитываешь всего три поворотика.

Именно так муравьи и поступают!

Рис. 18. Муравьи-разведчики легко оповестят муравьев-фуражиров, где находится заветная капля сиропа. Без языка коллективные существа просто не могут существовать!

И если уж примитивным насекомым удаются такие умственные выкрутасы, то что говорить о существах, более сложно организованных — теплокровных млекопитающих! Они ведь создали на планете целую цивилизацию! И создали её на основе языка, который природа начала вырабатывать у многих коллективных видов. Вы же понимаете, что язык, как средство коммуникации, может начать возникать только у коллективных животных. Они ведь должны как-то объясняться, раз вместе живут! Например, понимать общий для всех сигнал тревоги…

Орнитологи и кетологи (специалисты, изучающие дельфинов) обнаружили, что среди звуков ворон и дельфинов есть особые, индивидуальные. Их издают особи, когда они с общих, предназначенных для всех сигналов (сигнала тревоги, например), переключаются на личное общение, персональную передачу данных. И тогда на этот особый крик отзывается именно та особь, которой хочет передать информацию вызывающий. Например, таким позывным дельфиниха ищет своего ребёнка. Узнаёте? Да, это имена! Персональные позывные.

Разумеется, помимо имён (а также некоей необязательной добавки вроде хорового пения, из которого растут ноги искусства) языки животных обладают всеми теми же свойствами, что и языки людей. Например, произношениями, диалектами. Скажем, языки дельфинов одного вида, живущих в разных регионах Мирового океана, немного отличаются друг от друга.

Языки могут взаимопроникать друг в друга, обмениваясь лексическими единицами, то есть словами. Наблюдения за группами шимпанзе, которых привезли из голландского зоопарка в английский, показали, как это происходит. Обезьяны стали общаться, и начался языковой обмен. Скажем, звуковой сигнал, обозначающий яблоко у английских обезьян, перекочевал в язык голландских обезьян и прижился у них, вытеснив прежнее, голландское «яблоко». Но при этом шимпанзе, приехавшие из Голландии, все равно воспроизводят перешедший к ним «английский» сигнал с акцентом — это показали записи речевого обмена обезьян с помощью акустической аппаратуры.

У людей такое тоже встречается повсеместно — контактирующие народности вовсю обмениваются словами, слова, словно мячики от пинг-понга, перепрыгивают из языка в язык и приживаются, становясь местными. В русском языке, например, больше половины слов — заимствованные, пришедшие из других языков и ставшие родными и привычными. Таковы особенности языковой эволюции.

Но насколько вообще активен информационный обмен между животными? Что они «обсуждают» и надо ли брать это слово в кавычки? Может быть, всё общение сводится к тревожным крикам типа «враг рядом» или воплям «я нашёл еду»? Это зачатки языка, но ещё, наверное, не язык.