Пастырь посетовал, что не имеет возможности организовать нам приватную беседу, мол, потеря деда очень её подкосила и в голове так досадно всё перепуталось, но я могу не сомневаться, что её история весьма красноречива сама по себе.

Достоверно неизвестно, насколько она сама понимала, что служит сосудом для всякой скверны, но когда время её пришло и смущённые прихожане стали жаловаться на возникающую тут и там греховную тягу к фальшивым идолам, то юная девушка вызывающе остриглась, покинула довольно приличное заведение для безродных девиц и спуталась с оборотнем. Проще говоря, она сбежала вопреки воле шокированных учителей и воспитателей, устроив в небольшой подмосковной деревушке разгул еретических настроений в виде празднеств, прославляющих пришествие Мокошь. Оболваненные деревенские жгли костры на берегу реки, пели непонятно откуда взявшиеся песни и не догадывались, какова будет цена возвращения богини.

Изловить её было нетрудно, ведь сохранившие разум жители соседних поселений смогли объединиться и баграми отогнать рассвирепевшего от покушения на его даму волка.

Призванные разобраться служители вооружились подсказками старинных фолиантов и полюбовно решили вопрос.

Чтобы помешать катастрофе, нужно было её согласие на небольшую операцию. Конечно, в те времена врачи были не те, так что гарантировать благополучный исход никто не брался, но суть не в беспокойстве за её здоровье.

Разгневанная молодая женщина, даже привязанная, была недосягаема для спасительных манипуляций – в нужный момент кожа её становилась твёрже камня и ни один искусный лекарь не мог начать процедуру.

Пришлось действовать убеждением, ведь лишённая способности к деторождению ведьма уже никак не могла стать сосудом для Мокошь. В конце концов она сдалась, смиренно приняв, что выйдет отсюда, чтобы соединиться со своим оборотнем, только если полностью очистится от любого риска.

Оборотня чуть не прибили те же жители, когда поняли, что были гнусно обмануты ведьмой, но он всё равно дождался свою суженую.

Вряд ли им бы позволили остаться в этих краях, но по стране тогда прокатилась сметающая всё на своём пути чудовищная сила, и многие церкви были разрушены, а её служители подверглись страшным гонениям.

После революции следы женщины были утеряны, но спустя десятилетия Пастырь смог найти её, воссоздав почти забытую историю из записей своего далёкого предшественника. Ведьма работала учителем в Москве, жила с тем самым оборотнем и была вполне безобидна, так что её не тронули, но из поля зрения больше не выпускали.

Бедная Кукушкина. По ней прошлись катком – сначала выпотрошили и бросили за ненадобностью, спасибо, что не вынудили досиживать целый век в затхлом подземелье, а потом свои же сородичи посадили на цепь, и она до сих пор опасается, что её могут туда вернуть. И где-то посередине был дед, что-то вроде награды за неслучившееся.

Пастырь пообещал, что всё пройдёт как нельзя лучше, после чего я могу быть свободна и если захочу, то получу его сына в придачу, этакий утешительный приз за моральный ущерб. Впрочем, невелика жертва с его стороны – Слава этому горе-папаше, как отрезанный ломоть, не за что бороться.

– Но почему та женщина не могла просто сбежать отсюда? Это же просто стены из камня.

– А ты можешь? – Пастырь сощурил глаза и усмехнулся. – Она тоже была здесь, сидела на этом самом кресле, только ремни пришлось обновить, старые совсем истлели. Здесь всё пропитано подлинной верой, так что сами стены удерживают таких, как ты. И ещё я нашёл очень точные указания, где тебя поместить, пришлось даже вскрыть старательно замурованный лаз в подполье. Были сомнения насчёт упомянутой твёрдости кожи, но хороший успокоительный коктейль, как видишь, подействовал на ура, – Пастырь наклонился вперёд и глаза его нехорошо блеснули, – и тут у меня есть теория. Человеческая часть тебя жаждет избавиться от злого духа, так что тебе просто нужно позволить нам помочь, понимаешь? Ты не должна приносить себя в жертву, когда есть способ очиститься.

Голос его вдруг стал пропадать, словно в уши набили ваты, а потолок слегка дрогнул и решительно опрокинулся – я отключилась.

Очнулась и поняла, что всё теперь иначе.

Мир снова обрёл краски и запахи, а каменная махина надо мной стала осязаемой и давила уже по-другому – так чувствуешь толщу воды, если нырнуть на дно очень глубокого бассейна. Тяжело, но можно выплыть. Оставшийся в лёгких воздух сам выталкивает на поверхность.

Пастырь смотрел на меня крайне обеспокоенно – похоже, обморок его озадачил.

Всё моё тело странно ныло, но вместе с тем я была сильнее, гораздо сильнее, чем раньше. Мне даже не нужно было погружаться в тень, мягко окутавшую всю мою фигуру.

Легко оттолкнулась от подлокотников и встала, оставив болтающимися новёхонькие кожаные ремни. Тот, что сковывал голову, лопнул с негромким хлопком.

Лицо пастыря исказил панический страх, он пошарил за пазухой и вытащил крест, нервно махнул им перед собой в попытке остановить меня, может быть, пригвоздить к месту, но я лишь расхохоталась, и эхо наполнило комнату демоническим смехом.

Стремительно приблизилась к посеревшему Пастырю, скрючившемуся на стуле, и хотела положить руки на его широченные плечи, но передумала. Боюсь, бедняга не переживёт сейчас моего прикосновения, кожа на иссохшихся ладонях так и горела, а вся моя ранее насквозь мокрая одежда разве что не вспыхнула, как спичка, топорщась теперь колом, как давно забытая половая тряпка.

Всё-таки он отец моего Славы, пускай даже такой вот. Не мне его приговаривать.

Неведомая сила жгла изнутри, но это было удивительно тёплое, приятное ощущение.

Положила руку на живот, силясь понять, откуда исходит жар, а Пастырь понял происходящее даже раньше и медленно протянул вперёд трясущуюся руку, чуть не ткнув в меня указательным пальцем.

– Ребёнок! – выплюнул это слово, как обвинение. – Этого не может быть. Так не должно быть.

– Считай это чудом, дедуля. Внук или, может быть, внучка. Вам теперь меня не удержать. Ну что, ты счастлив, будущий дедушка?

Пастырь резко встал и отшвырнул прочь стул.

– Федора, ты совершаешь опаснейшую ошибку. Остановись, позволь всё исправить. Если ты не сделаешь это, привычный мир рухнет. Ты даже не можешь себе представить, какая трагедия ждёт миллионы людей.

– С чего ты взял? – мы почти соприкасаемся лбами. – Она уже видела подобное. Она справедливая и всегда воздаёт по заслугам, а не смотрит равнодушно, призывая терпеть.

Лицо Пастыря стало даже красивым в гневе, он так сильно ненавидит меня сейчас, что перестал бояться. Да, подобная смелость достойна уважения, почти вижу в нём моего Славу и сердце ёкает от сожаления, что его родной отец настолько слеп и просто не способен принять неизбежное.

Она всё равно вернётся, и земля вместе со всеми живыми существами встретит Мокошь, как подлинную мать. Молитесь, чтобы она не оказалась злопамятной, ведь ей пришлось увидеть, что вы сделали с волхвами и с теми, кто был верен ей.