Он сунул руку в карман и вытащил оттуда свою трубку. Глиняную трубку, в которой не было ничего, кроме мела.

– Мария, матерь Божья, у меня больше ни крошки табаку не осталось! Пойдем скорей вон в тот большой дом. Там в магазине наверняка есть хороший табак, – заявил он мне.

– Да ну что ты, там дальше еще будут магазины с табаком, что ты так привязался к этой лавке! – ответил я.

– О, даже если бы я был на Острове, я бы приехал оттуда за этим хорошим табаком.

– А что это за дом, где, ты говоришь, можно взять такой хороший табак? – спросил я.

– Магазин Аткинса, – объявил он. – Он вон там вот, – и показал пальцем через улицу.

Нет на земле такого человека, который признается, что в нем осталась хоть капля спиртного, когда речь идет о том, чтоб покурить табаку. В общем, я знал, что теперь эта птица меня ни из клюва, ни из-под крыла не выпустит, и мы отправились через улицу. Этот магазин был отделением большой иностранной компании, и там продавали все что угодно. Дом был большой, искусно украшенный. Между двумя прилавками на стуле сидела статуя в виде деревенской женщины, обращенная лицом к дверям.

Как только мы вошли в дверь, этот дурень снял шляпу и поприветствовал женщину:

– Доброго вам дня, миссис Аткинс!

Эта шутка вызвала в Дангян-И-Хуше столько веселья, сколько там, должно быть, не бывало со времен Великого голода. В магазине не осталось никого, кто прямо-таки не упал бы замертво в приступе смеха, который сотряс всех – и работников, и управляющих, – как только они услышали, что сказал этот идиот. Если бы они заметили хоть малейший признак того, что он выпил лишнего, то им бы и разницы не было, что́ такой сделает или скажет. Но по нему-то как раз абсолютно ничего такого не было видно.

Приближалась ночь, и все прочие с Острова, кто был в городе, собирались в обратный путь. Но что толку указывать на это моему товарищу: он, скорее, собирался направиться дальше на восток, чем обратно на запад, – и, по правде сказать, на восток ему бы сгодилось лучше, потому что в той стороне как раз находился сумасшедший дом, а в тот день именно там было единственное подходящее для него место.

Когда мы вышли из большого магазина, уже зажигали огни, и не успели мы отойти далеко, как Пади сказал:

– Не могу я дальше, Томаc.

– Да ну, теперь-то что с тобой такое? – удивился я.

– Я с ног валюсь от голода и от жажды.

– Что-то я никогда не слыхал, чтобы эти две напасти стряслись с кем-нибудь одновременно!

– А со мной вот сейчас стряслись, ну честное слово!

Я взял его с собой, и мы вместе пошли искать харчевню. Я думал, там для него не найдется вдоволь еды, но ему достало: того, что он съел, не хватило бы и крысе. Потом он заснул, и никто не мог разобрать, жив он или мертв, часов до десяти утра следующего дня.

Через три дня после того, как я отсутствовал дома по милости Пади Шемаса – Пади, лукавый ты дьявол, да простит меня Бог за такие слова! – рядом с Бласкетами густо плавали остатки кораблекрушения, множество всяких обломков, деревяшки и разные ящики, полные до краев. Никто не знал, что в них был за товар. Когда один или два из них разбивались, ящики разбирали по домам и всё из них вытряхивали. Потом, если островитяне видели, что в содержимом ящиков для них ничего полезного нет, просто выкидывали их в надежде найти что-нибудь еще. Но даже когда им не попадалось ничего стоящего, они брали домой по два или три ящика.

В то время женщины носили черные пальто, фланелевые. Они красили их в черное (вайдой то есть). А до того – в красновато-коричневый. И вот, представь себе, хозяйка, которая должна была покрасить два пальто в красное, решила для окраски использовать чай из этих ящиков. Коль уж она так решила, эта мысль ей пришла не напрасно, потому что прежде никакой другой красный краситель не пропитывал ткань так основательно. Эта хозяйка показала свою работу одной женщине, потом еще одной, и стыдиться ей было нечего, потому что с делом она справилась замечательно.

– Мой-то, дьявол здоровый, не принес домой ни крупинки, – сказала одна брюзга, увидав одежду, покрашенную в красное. – А у меня два таких пальто ждут покраски уже три месяца, а в красное их красить нечем. Ну ничего, недолго ему ждать, вот я до него доберусь! – сказала она.

– Ради всего святого, – сказала ей другая женщина, – оставь ты его в покое!

Совсем скоро эта зануда сидела у себя дома, как раз когда ее муж вернулся домой с холма с большим мешком торфа.

– Ох и чертова работа, Шивон, у меня от этакой тяжести в спине все жилы полопались, – пожаловался муж.

Он думал, что ей станет его жалко, но вышло не так, а как раз наоборот.

– День впустую прошел, коли у тебя от этакой тяжести бедренная кость из гнезда не выскочила! Ты давно уже ничего ценнее такого мешка мне в кухню не приносил, – пробурчала Шивон, сверкая глазами.

– Даже и не знаю, когда это я бросил какой-нибудь мешок, который стоило отнести домой, – удивился он.

– Да ну тебя, дьявол! А чай ты разве не бросил? Тот чай, без которого мои пальто дожидаются покраски уже три месяца?

– Ох и злобы же в тебе, а ведь такая маленькая женщина, – сказал он.

– А что удивительного, что я такая, когда в соседнем доме три полных ящика чаю, а у меня его и щепотки нет, чтобы курице бросить!

– Да тебе уже все равно, что у тебя есть, чего нет и чего тебе надобно, потому как ты чисто с ума сошла, – сказал ей муж.

– Да чтоб тебе пусто было! Вот же вещь, которая и у всех прочих есть, и у тебя должна быть! – завопила хозяйка. – Да пусть мне ухо отрежут, если тот, кто принес себе те ящики, сделал это без пользы для себя. И вообще: не бывает бесполезных товаров в таком изукрашенном ящике, законопаченном по шву изнутри, чистом и ярком, как шиллинг, и еще отделанным свинцом вокруг, – добавила она.

Шон-старший был покладистым, добродушным человеком, но когда жена выместила на нем всю свою злобу, он всерьез этой брюзге всыпал.

В один из дней на следующей неделе эта приставучая баба снова отправилась к соседке, у которой были пальто, безупречно крашенные чаем. Но у той для нее в этот раз была очередная история про чай и про новую пользу, которую она от него получила. У соседки водились две свиньи, которые едва не померли от голода, но с тех пор, как она принялась заваривать им чай и добавлять туда щепотку муки, они стали возиться в навозной куче брюхом кверху и «скоро будут жирными и здоровыми».

– Ну, стыд и позор моему мужу, который мне-то в дом ни чаинки не принес, – заявила брюзга. – И это притом, что у нашего очага две свинки, которые вынуждены поедать собственных поросят от голода, а сами они сплошь кожа да кости, и им всего год от роду!

– Ой, ну теперь-то уж время упущено, хорошие мысли всегда приходят поздно, чего и жалеть-то? – заметила соседка.