Чего Аргус опасался, когда вместе с Измой принял решение молчать о Шуоте? Его испугала моя внезапная жизнеспособность, тогда как я по всем правилам должен был бы валяться расплющенным в лепешку под каким-нибудь камешком? Или он переживал, будто я не сумею держать себя в руках и стану бросаться на каждого встречного, словно какое-нибудь одичалое животное? Или же посчитал меня опасной нежитью, внезапно ожившим зомби, и потому так подозрительно вел себя по прибытии на Боиджию? Неужто испугался? А может просто боролся с естественным отвращением?

Я не заметил, как массивные ветви паата, на котором мы с Затворником находились, жалобно застонали. Мелкая листва и щепки посыпались с кроны, а расположившиеся поблизости килпассы возбужденно заерзали на местах и зароптали, так что даже наездникам-махди не удавалось их утихомирить.

— Попридержи-ка гофаев, Риши, — появившаяся в голосе Затворника осторожность, вывела меня из созерцательной задумчивости, отчего гигантское дерево тут же угомонилось.

Я огляделся и только теперь обратил внимание на то, что ихор, до этого момента пенившийся у моих ног, расползся едва ли не по всему паату. Темная с алыми вкраплениями дымка распространилась по стволу и ветвям, точно некая едкая дрянь, едва не захватив в свои объятья и прирученных пернатых змеев. От увиденного мне сделалось до того тошно, что следующие несколько секунд я просто ничего не мог сделать. Понадобилось здорово напрячься и привести ум в состояние покоя, прежде чем охватившая округу черно-красная мгла растворилась без остатка.

Однако сам этот поступок произвел впечатление на моих новых знакомцев. И судя по всему, на каждого по-своему. Махди переглянулись и что-то забормотали на своем. Надеюсь, не ругательства.

— Риши, слушай, если ты все еще сомневаешься в моих словах…

Я перевел взгляд на Затворника, чье выражение утратило какую бы то ни было беспечность. Сейчас он выглядел сосредоточеннее прежнего. И чуточку взволнованным.

— Не сомневаюсь, — ответил я и, кажется, сделал большую ошибку.

Едва слова сорвались с языка, настороженность Затворника мгновенно сменилась презрительной ухмылкой. Он протянул:

— А. Так тебя уязвило, что твой приятель-куат тебе об этом не сказал, да? Как интересно.

Я напрягся быстрее, чем он успел сопроводить свои слова многозначительным движением бровей. Дымное щупальце, выросшее из левой кисти, молниеносно обвилось вокруг его горла: немного сдавить — и шея сломается.

— На что это ты намекаешь?

Затворник тут же отступил, хотя страха не выказал:

— Спокойно. Я ни на что не намекаю. Лишь изумляюсь твоей неисправимой наивности. Серые стражи бывшими не бывают и доверять им не стоит.

— А я никому и не доверяю.

Однако Затворник не купился.

— Врешь! — заявил он. — Не надо быть элийром, чтобы понять ход твоих мыслей, Риши. Тебя уязвило, что серый страж не рассказал тебе правду. Ты близко к сердцу принял его прежние слова и поступки, счел его если не другом, то союзником и теперь недоумеваешь, отчего он умолчал о самом главном. Ничего не упустил?

Не в бровь, а в глаз, как говорится. Ихор у горла лейра развеялся.

— Он мог ее и не знать, — заметил я, по большей части лишь для того, чтобы отвадить мерзкий и насмешливый внутренний голосок. — Он мог решить, что я ранен и потому забрать на корабль. Ты твердишь о моей смерти, однако вот он я — вполне себе живой. Труп совсем не напоминаю, и Аргусу неоткуда было что-то подобное знать.

Затворник, к моему удивлению, согласно кивнул:

— Это правда. Ты и впрямь очень даже жив, однако… — он выдержал драматичную паузу, — тут есть кое-какая деталь, в корне меняющая дело. Ты, Риши, сейчас здесь, на Боиджии, в то время как твое прежнее тело превращается в песок на Шуоте.

— Что значит «прежнее»?

Меня, точно недоумка, одарили очередной снисходительной улыбочкой.

— С Тенями возможно все, дружище. Если ты помнишь принцип пробуждения способностей в потенциальном лейре, то можешь примерно представить себе и то, что произошло с тобой.

Влекомый любопытством, но в большей степени привычкой сыпать приобретенными знаниями о лейрах и Тенях, я сказал:

— Тот, кто желает открыться потоку Теней, должен пройти ритуал, с помощью которого его фактически доводят до состояния клинической смерти, а после приводят в себя. Сам испытуемый, при этом, меняется безвозвратно, как духовно, так и физически.

— Правильно, — широко улыбнулся Затворник и неожиданно пробормотал себе под нос: — Я, пожалуй, единственный лейр, кто избежал подобного ужаса. — Затем снова сверкнул глазами: — Но ты-то у нас случай особый. Мне кажется, твоя внутренняя мощь оказалась так велика, что после своей внезапной гибели, ты сам неосознанно создал себе другое, целиком состоящее из Теней тело.

От этого бреда у меня челюсть отвисла:

— Чего?

— Штука в том, что Исток не может обойтись без оболочки. Я полагаю, первое твое тело Гугса создал в качестве удобного футляра и одновременно усилителя резонансного взаимодействия с Тенями. Оно погибло, а привычка жить в домике осталась.

— Чего?!

Затворник всплеснул руками:

— Да что ты заладил-то со своим «чего»? Я говорю, что Исток не подвержен такой банальной слабости живых существ как смерть. Тело погибает, но сам дух, само воплощение Тени никуда исчезнуть не может. Некоторые природные процессы необратимы. И даже Исток обязан им подчиняться.

Откровенно говоря, слушать все это было больнее, чем узнать о своей безвременной кончине. И если последнее я хотя бы мог ощутить на уровне подсознания, то вот от всех остальных заявлений Затворника хотел просто выть во все горло. Что это за хрень?!

— Это чистейшей воды бред. Ахинея. Ничего более идиотского в жизни своей не слышал! — Меня распирало от возмущения. Сколько еще подобной чепухи придется выслушать, чтобы наконец разобраться в себе?!

— Ты так считаешь? А как же твое самоощущение? Неужто не чувствуешь разницы? Раны, которые сами собой затягиваются, сочащийся ихор? Из метафоричного образа воплощенной Тени ты, Риши, стал ею по факту. Ты погиб и возродился. Новым собой.

— Так не бывает. И так не должно быть, — заявил я с прежней пылкостью, но все слабеющей внутренней убежденностью. — Это все не сказка, а я — не мифический зверь.

Тон Затворник сделался снисходительным:

— Понимаю твое состояние, Риши, и, пожалуй, реагировал бы так же. Но, хочешь не хочешь, а тебе придется принять все как есть. Ты Исток, воплощенная Тень, самодостаточная и независимая от единого потока Теней. И хватит об этом. Я тебя сюда притащил не ради психотерапии.

И на том спасибо, хотел сказать я, но вместо этого, понукаемый стремительно рождавшимися в голове новыми идеями, спросил:

— Ты сказал, что попросишь об услуге взамен на помощь. Однако, судя по твоим же словам, помощь мне теперь не особенно нужна. Если я и впрямь… умер, — произносить это слово было до того неловко, что голос дрогнул, — а затем возродился свободным, то значит не могу и уничтожить поток. Ты сам это сказал: «угроза миновала». Ты никоим образом не посодействовал этому, а значит ни о какой ответной услуге и речи быть не может. Или я не прав?