— Видишь, как ты напугал Дэйви! — крикнула она. Голос у нее уже виновато дрожал. — Пойдем вниз. Чай стынет.

— Не хочу никакого чая, — буркнул он в подушку.

— Ну, не хочешь — не надо. — Летти перехватила Дэйви поудобнее и пошла вниз.

Стивен слышал сверху ее голос — с Дэйви она говорила спокойно и ласково, точно стараясь искупить свою вину, пусть и не перед тем, перед кем действительно виновата.

Он хлюпнул носом и принялся ощупывать те места, куда впечаталось кольцо Летти, — левое ухо, левое запястье, саднящее плечо. Потрогал ухо, на пальце осталась кровь. В голове звенело, левая щека горела. Он обхватил себя руками и отвернулся к стене. Лежать без одеяла было холодно, но шевелиться не хотелось.

Он почувствовал, как кто-то прикоснулся к его плечу. Бабушка расправила скомканное одеяло и укрыла его. На секунду он встретился с ней глазами, но она тут же выпрямилась, собираясь уйти.

— Ба?

Он думал, что она остановится и взглянет на него, — во всяком случае, так обычно происходило в фильмах. Но она не останавливаясь вышла за дверь.

Срывающимся от слез голосом он все-таки проговорил — как будто она могла его слышать, как будто ей было до этого дело:

— Я любил эти носки. Я надевал их только в особые дни.

Стивену показалось, что шаги на секунду замедлились. Впрочем, может, только показалось.

Фотографии получились отвратительно.

Первые, снятые сверху, просто размазались, а на последней, с парковки, слева в кадр влезло крыло чужого автомобиля.

Но поскольку Стивен истратил на проявку и печать последние деньги и поскольку одно фото было хотя бы четким, он отправил его Арнольду Эйвери.

Надзиратель Райан Финлей обожал изымать фотографии, присланные заключенным, и этот день не был исключением.

Обычно на мутных фотографиях красовались жены и подружки заключенных на незаправленной постели в безвкусном нижнем белье. Иногда попадалась по-домашнему легкомысленная деталь, способная окончательно разрушить чью-то хрупкую психику, — полосатый кот; чумазый ребенок, выглядывающий из-за прутьев кроватки; упаковка куриной тушенки на полу спальни.

Порой фотографии находили адресатов, порой — нет. В этом смысле Райан Финлей был богом.

Обнаженная натура подлежала немедленной конфискации — равно как и любая фотография, содержащая хоть слабый намек на непристойность. Фотографии следовало уничтожать, и их действительно уничтожали, но лишь после того, как снимки проходили по рукам всего персонала в тюремной столовой, удостоившись презрительных замечаний. Заключенный в результате получал лишь письмо (если таковое было вложено) с печатью «Содержимое изъято».

На письмах Сина Эллиса печать стояла всегда. Его жена была настолько страстной и лишенной комплексов, что ее фото составили основу личной коллекции Райана Финлея, а банковский грабитель, застреливший в упор двоих кассиров мелкого филиала «Барклайс» в Глочестершире, напрочь забыл, как его благоверная выглядит под скромным бежевым плащиком, в котором она всегда приезжала его навестить. Эллис никогда не жаловался и этим вызывал новые издевки Финлея сотоварищи: похоже, бедолага считал, что женушка посылает ему фотографии любимой болонки.

Финлей с Энди Ральфом, офицером по личному составу, сидели за столом в почтовом отделении и методично вскрывали конверты, адресованные заключенным.

— Как тебе? — Ральф держал в руках вынутый из конверта снимок. На снимке светловолосая беззубая девочка притиснула к груди покорного кота.

— Это кому?

Ральф глянул на конверт:

— Карим Абдуллахи.

Финлей помотал головой:

— Он же черный как тараканья задница. Ни в жисть не поверю, что он ей родня.

Ральф — чья кожа если и отличалась оттенком от угля, то всего на полтона — отбросил снимок в сторону и молча поставил печать.

Фото миссис Эллис на сей раз было относительно сдержанным: невозмутимо глядя в камеру, она приподнимала светло-голубую майку, являя зрителям превосходную грудь.

— Бог ты мой, вот это сиськи!

Ральф тоже глянул:

— Есть за что ухватиться.

Финлей кивнул. Самому ему ухватиться давно уже было не за что. Сморщенные и вытянутые груди его Роз пришлось бы для этого сложить вчетверо.

Особой непристойностью фото не отличалось, и будь это чья-нибудь еще жена или подружка, Финлей пропустил бы его без проблем, но Эллис мог сообразить, чего он лишался все это время, и поднять шум, и потому Финлей поставил на письмо печать и сунул миссис Эллис себе в карман.

Несколько минут они работали в тишине, разбирая каракули, сортируя фотографии и мелкие подарки: набор безопасных бритв (шесть штук), упаковка презервативов (дюжина), пособие «Оригами для начинающих».

Ральф мельком глянул на фото потрепанной рыжухи с коробкой пиццы в руках, прочитал в письме, сопровождающем фотографию: «Сплю и вижу как ты имееш меня ззади», фыркнул, взял черный фломастер и исправил обе орфографические ошибки. Бросил конверт в кучу прошедших цензуру и перешел к конверту, адресованному Арнольду Эйвери.

В конверте не было письма — только неудачно скадрированный снимок, едва заслуживающий внимания. Его и показывать-то не стоило. Энди Ральф сам прекрасно определял, когда фотография непристойная или возбуждающая. Понять, что на снимке с дождливым пейзажем и крылом автомобиля нет ничего провокационного, он мог и без старшего по званию. И уж тем более без Райана Финлея.

Расиста долбаного.

Получив фото, Эйвери едва не потерял сознание. Эротический заряд, исходящий от снимка, казалось, вот-вот уничтожит его. Ему хотелось кричать оттого, что сейчас не ночь и, несмотря на заслонку на окне, в камере все же недостаточно темно. Ливер лишил его вида Дартмура сквозь тюремную решетку — но сейчас в его руках было изображение другого плато, гораздо более притягательного.

Наметанным взглядом он узнал это место. Ясмин Грегори. Это была ее могила — по крайней мере, до тех пор, пока плато не запрудили следователи и Эксмур не начал мало-помалу расставаться со своими мрачными тайнами. Эйвери на плато не пустили — даже для того, чтобы он показал места захоронений. В полиции понимали, что это его заветная мечта: снова размять в пальцах жирную почву, увидеть потревоженный им вереск — и коварно лишили его удовольствия, несмотря на то что некоторые могилы им найти так и не удалось. Но отнять у него воспоминания они не могли. Не смогут и теперь — воспоминания, нахлынувшие благоухающим бальзамом.

Он тогда припарковался на этой самой стоянке. И по этой узкой тропинке отнес Я.Г. на вершину холма. Он снова ощутил тяжесть ее тела, вспомнил, какой она была на ощупь, когда была еще живой, теплой и могла ощущать боль.