Понимаешь, Владик, вся эта страшно секретная работа, которой мы заняты, она делается лишь потому, что всем нам здесь внушают, что Бога – нет. Понимаешь, Владик, эта система – советская, социалистическая – она, когда есть Бог, не работает. Потому что наша система основана на ненависти. И работает, питаясь ненавистью. Сначала к буржуям, потом к кулакам, врагам народа, троцкистам, зиновьевцам, Гитлеру, фашистским прихвостням. А как закончилась война – к американским империалистам, немецким реваншистам, врачам-убийцам и так далее. Наш Никита только чуть-чуть ослабил поводок, и конструкция стала потихоньку сыпаться. Хрущев испугался, что сейчас все рухнет, бросился назад гайку закручивать, а не получается у него – потому что он человек, конечно, вздорный и неумный, но, по сути своей, добрый. Не хладнокровный массовый убийца, как таракан усатый. Но даже Никиту при слове «Бог» корежит и крючит.

Потому что Бог – есть любовь. А СССР есть – ненависть.

Знаешь, когда в пятьдесят седьмом мы здесь, в Тюратаме, построили самый первый стол для запуска нашей первой межконтинентальной «семерки», которая способна ядерный заряд до Америки донести, один из заместителей Королева (кто конкретно, не скажу, ты его знаешь) задумчиво как-то обмолвился в нашем кругу: «А не кажется ли вам, господа, – именно это обращение, «господа», он и применил, круг-то был свой, и он был уверен, что не донесут, – что когда-нибудь нас всех предадут суду, как военных преступников?»

* * *

На этом записки Флоринского обрывались. Назавтра после последней записи, двадцать четвертого октября шестидесятого, он отправился на запуск янгелевской ракеты Р‑16. И она – убила его. «И что же его Бог? – грустно подумал Владик. – Почему он не уберег отца? Почему не послал ему на земле долгих счастливых лет? За что наградил столь мучительной смертью – от огня и химических ожогов? Единственное, на что можно надеяться: что за гробом он, как верующий, обрел царство небесное».

Владик, получивший записки отца одиннадцатого декабря шестьдесят первого, в день первого, неудачного запуска советского спутника-разведчика, сначала хотел их сжечь. Сталинские душегубские статьи в уголовном кодексе отменили, но лет на пять Флоринский в своих заметках понаписал. Плюс, разумеется, если их у Иноземцева вдруг найдут и прочтут, из комсомола исключат, с секретной работы снимут. Но, с другой стороны, жалко стало. Все-таки единственная память об отце. Единственное, как оказалось, наследство, что тот ему оставил. Поэтому Иноземцев решил не прятать бумажки ни в каком тайнике – он видел на примере Флоринского, что бывает, если с хозяином койко-места что-то вдруг случается, – их может отыскать кто угодно. «Буду носить бумагу всегда с собой, – решил он. – Если со мной что случится или я почувствую, что тучи сгущаются, – всегда найду хоть три минуты времени, чтобы заметки сжечь».

Москва.

Лера

Человек, пришедший к Лере на встречу в Лефортовский парк, ничем среди прочих советских людей не выделялся. Точнее, он сошел бы за своего в кругах, где вращались они с Виленом: в «генеральском» доме на Кутузовском, где они жили, в коридорах секретных «почтовых ящиков» и министерств: пальто, шляпа, начищенные ботинки, отглаженные брюки. Правда, говорил он с легким акцентом, что делало его похожим на прибалта, советского эстонца или латыша.

– Вам привет от Марии, – сказал он, усаживаясь на лавочку. У Леры сердце колотилось невыносимо и во рту пересохло, поэтому она едва вымолвила: «Добрый день».

– Вы хотели с нами сотрудничать, – проговорил он. – Я подтверждаю нашу заинтересованность в этом. Хочу заверить вас, что самым главным для нас является ваша безопасность, поэтому прошу вас все правила выполнять неукоснительно. Отступление от них чревато самыми серьезными последствиями для всех, прежде всего для вас. Поэтому мы с вами, Валерия Федоровна, встречаться больше не будем, а связь поддерживать станем через оговоренные здесь каналы. – Он похлопал рукой по скамейке – тут Лера (от волнения зрение у нее стало таким, словно она из туннеля или со дна колодца за всем наблюдала) заметила, что на скамейке появилась пачка болгарских дамских сигарет «Фемина». – Но будьте уверены, что в случае любой беды или неприятности мы немедленно придем к вам на помощь. – И товарищ (если его, конечно, можно было назвать этим словом) встал, прикоснулся одним пальцем к шляпе и молвил: – Честь имею. – Пачка осталась лежать на лавке. Лера покуривала и как раз предпочитала «Фемину» – в чем, впрочем, среди тогдашних интеллигентных москвичек была не оригинальна.

Только дома она распотрошила полупустую сигаретную пачку и вытащила из-под фольги свернутую во много раз записку. Бумага оказалась папиросной (как та, на которой писал свои заметки Флоринский), однако текст на ней был отпечатан на пишущей машинке, по-русски, но со странными оборотами, которые выдавали, что готовил документ иностранец (или человек, родной язык изрядно подзабывший). Кроме подробных инструкций, посвященных связи, там имелось послание.

«ЦЕНТР – САПФИРУ. Дорогой друг, для нас первостепенное значение имеет ваша безопасность, поэтому мы просим вас немедленно после получения данного сообщения запомнить информацию, в ней содержащуюся, и сжечь послание. Мы глубоко впечатлены вашей готовностью к сотрудничеству и в качестве залога и аванса вашей дальнейшей работы сообщаем вам, что для вас в одном из банков Швейцарии открыт номерной счет, на который зачислено 20 000 американских долларов. В дальнейшем, пока вы будете продолжать сотрудничать с нами, на него будет ежегодно перечисляться сумма в 75 000 ам. долларов. Здесь содержатся инструкции по организации нашей двусторонней связи. Просим вас неукоснительно соблюдать их – в этом залог вашей безопасности. Мы рассчитываем, что вы, в ознаменование начала нашего сотрудничества, ответите на ряд вопросов о вашей работе.

1) Каково открытое наименование предприятия, где вы в данный момент работаете? 2) Как оно называется в закрытой переписке? 3) Кто является его руководителем? 4) Имеет ли означенный руководитель ученые и научные звания и государственные награды? 5) В каком подразделении работаете лично вы? 6) Кто им руководит? 7) Какие лично вы исполняете работы?

Еще раз хотим заверить вас в том, что ваша личная безопасность является для нас важнейшим приоритетом, поэтому напоминаем о необходимости сжечь данное послание немедленно после прочтения».

Лера, однако, поступила с запиской, как и Владик с бумагами отца: она ее сжигать не стала, хотя по совершенно иным соображениям.

На следующий же день она встретилась с Александром Федосеевичем на конспиративной квартире – той самой, где когда-то, прошлым декабрем, определялась дальнейшая судьба Иноземцева и где было принято решение начать оперативную игру с Марией Стоичковой.

На сей раз присутствовали только двое: полковник Пнин и она. Он пригласил ее сесть за стол. Достал из шкапчика бутылку вина – массандровского портвейна – и фрукты.

– О, нет, я не могу, – завозражала Лера, – мне возвращаться на работу.

– А ты, когда отпрашивалась у начальства, сказала, куда едешь?