Тем не менее Иосэф, насколько мог, выказывал благородным узникам расположение и внимание, потому что на себе испытал, как тяжело менять высокое положение и свободу на тюремное заключение; он приносил им свежей соломы, снабжал всегда чистой водой, а в свободное время и беседовал с ними, для чего обыкновенно оставлял их каморку последней при обходе. Тронутые этими услугами, оба узника охотно разговаривали с молодым евреем, дивились его познаниям и судьбе. Иосэф не скрыл от них своей истории и жаловался на несправедливость, виной которой была преступная страсть жены Потифара. Первый раз со времени своего ареста от души посмеялся Нектанеба над этим семейным скандалом и над бесстыдными похождениями прекрасной Ранофрит, которую все считали идеальной супругой. Этот эпизод и позор гордого Потифара забавляли их и в течение многих дней служили им темой для разговоров.

Однако неизвестность собственной судьбы и неизбежные в тюрьме лишения скоро заставили их забыть этот случай, и приближавшийся день рождения фараона поглотил все их мысли. День рождения государя не только праздновался торжественно молитвами и жертвоприношениями в храмах, общественными увеселениями и милостями, которыми фараон осыпал окружающих лиц, но служил поводом ко всякого рода прошениям о помиловании или смягчении участи преступников, осужденных на смертную казнь. С этой целью жрецы и советники фараона подносили ему меморандум, – если только можно применить это современное слово к древним обычаям, – в котором излагали все события, происшедшие в стране за целый год, а равно и отчет о всех нерешенных судебных делах. Фараон тут же миловал тех, кого считал достойными, или подписывал приговоры другим. Абтон и Нектанеба не сомневались, что так как их процесс приостановлен, то имена их попадут в представляемую петицию и Апопи в этот день решит их судьбу. Не удивительно, что у обоих узников явилось желание, которое гнездится в глубине каждого человеческого сердца – узнать будущее, таившее в своей неизвестности решение вопроса жизни или смерти. Как истые египтяне, они молили божество открыть им во сне грядущее; боги не остались глухи к их мольбе и накануне того дня, в который жрецы и советники должны были представить фараону свой отчет, оба они видели пророческие сны, которые и рассказывает Библия. Но мало видеть сон – надо уметь толковать его; а между тем, ни один прорицатель не имел доступа в государственную темницу, строго охраняемую от всякого сношения с внешним миром.

Когда Иосэф принес утром их порцию, он нашел Абтона и Нектанебу погруженными в мрачное раздумье, о причине которого осведомился. Заключенные так привыкли к обществу молодого еврея, что виночерпий не задумался сообщить, что его угнетает невозможность разгадать знаменательный сон, виденный минувшей ночью; хлебодар сидел, скорчившись в своем углу, прижав голову к стене и не принимая участия в разговоре.

– Так расскажи мне, что ты видел, – сказал Иосэф, – боги уже раз помогли мне разгадать сон Гуапура; может быть, и на сей раз они вдохновят меня.

– Казалось мне, – говорил Нектанеба, – что я вижу перед собой виноградную лозу; а на ней три побега; мало-помалу они выросли и на них появились сначала бутоны, потом цветы и, наконец, спелый виноград; я взял чашу фараона, выжал в нее виноградные кисти и подал царю.

Ни слова не сказав, Иосэф взял каменную чашку узника, наполнил чистой водой и опустил в нее магический камень, который вынул из маленького, висевшего на шее мешочка; затем присел у каменной скамьи и пристально стал смотреть в воду. Взгляд его стал неподвижен, лицо побледнело, и весь он, казалось, превратился в статую; наконец, он встал и, вытирая себе лоб, сказал:

– Твой сон счастливый, три виноградных побега означают, что через три дня фараон тебя помилует и вернет тебе свое расположение и должность.

Молча смотрел на него Нектанеба, веря и не веря своему благополучию.

– Возможно ли? – шептал он.

– Ты сам увидишь, и я молю тебя: не забудь обо мне, когда к тебе вернутся свобода и почет; окажи мне милость, замолви за меня слово перед фараоном, чтобы он освободил меня из темницы, где я томлюсь невинно.

– Не сомневайся, если только твоему невероятному пророчеству суждено исполниться, – сказал, вздохнув, виночерпий. Их разговор вывел Абтона из апатии; луч надежды озарил бледное лицо старика. Быстро поднявшись, он сказал:

– Слушай, Иосэф, я тоже видел сон, очень похожий на сон Нектанебы и, может быть, он тоже мне предвещает освобождение: видишь ли, мне снилось, что на голове несу я три корзины с мукой, а в самой верхней были все припасы для теста, и птицы клевали из нее. – Иосэф нахмурился и с участием взглянул на говорившего.

– Увы, нет! Этот сон предвещает мало хорошего… Но, во всяком случае, через три дня судьба твоя тоже будет решена.

– Скажи же, что меня ожидает; я не ребенок, что ты боишься напугать меня, – резко сказал Абтон.

– Если ты требуешь, изволь, скажу! Через три дня ты будешь обезглавлен и в довершение фараон прикажет тело твое повесить на расклеванье птиц.

Хлебодар вскрикнул и упал без чувств.

Утром, накануне дня рождения Апопи, жрецы и советники представили ему свои отчеты. Мрачный и раздраженный постоянно возрождавшимся против него заговором, фараон был мало расположен к милосердию, но все же внял заступничеству Намурада за виночерпия. Принц, в свою очередь, действовал по просьбе Пэт-Баала, не желавшего, чтобы казнь брата легла позором на жену его и, с другой стороны, питавшего надежду спасеньем Нектанебы овладеть ее сердцем. Фараон помиловал его, приняв во внимание молодость виночерпия и дурное влияние на него хлебодара, и пожаловал в прежнюю должность. Зато весь гнев его обрушился на старого Абтона, оскорбительные слова которого передал ему Намурад, а также и других придворных, схваченных на тайном сборище. Должность же хлебодара была поручена Пэт-Баалу. Воля фараона немедленно была приведена в исполнение, и до захода солнца Абтон и его сообщники были казнены.

Обезумев от радости, возвращался домой Нектанеба, свободный и восстановленный в своих правах, как то и предсказывал ему Иосэф. Но дома его ждала неприятная новость: бледная, со слезами на глазах, сестра его бросилась к нему на шею и объявила, что она жена Пэт-Баала; гнев и горе наполнили сердце Нектанебы, но он смолчал и радушно приветствовал своего зятя. Долгое тюремное заключение и близость смерти послужили ему жестоким уроком.

Ужасный пример в лице Абтона и его сотоварищей смирил самые смелые головы; на время всюду воцарились порядок и тишина; даже жрецы сосредоточенно замкнулись и замолкли, поняв, что время активной борьбы еще далеко и что на сей раз от сурового возмездия их спасло только желание фараона избегнуть открытой вражды со всей их кастой. Что касается Нектанебы, то молодость и легкомыслие взяли свое; наслаждаясь возвращенной свободой, он скоро забыл все пережитые им невзгоды, а с ними вместе и Иосэфа, о котором вначале просто боялся упоминать, а потом, мало-помалу, всякое воспоминание о бедном рабе Потифара исчезло из головы Нектанебы.

Но чего он не забыл – это скандальную историю Ранофрит, о которой не замедлил, под страшным, разумеется, секретом, рассказать всем друзьям, а те, и под тем же секретом, передали ее дальше, так что скоро добрая половина Мемфиса знала историю, которую Потифар и его жена считали давно забытой и погребенной навсегда.