VI

Прошло два года, не принеся с собой ничего выдающегося; казалось, весь Египет наслаждался глубоким миром. Дань с юга могущественному властителю Мемфиса шла исправно; жрецы выказывали ему почтенье и покорность; но обмануть Апопи было трудно. В свою очередь, несмотря на наружно оказываемую жрецам особую милость, фараон платил им взаимной ненавистью и не пропускал случая, чтобы унизить и, по возможности, насолить им.

Припадки странной болезни, подтачивавшей здоровье Апопи, продолжались с прежней силой; после одного из них он впал в глубокое оцепенение и видел не то сон, не то видение, которое произвело на него сильное впечатление. Видел он, что сидит на берегу Нила, на высоком троне, окруженный бесчисленной толпой народа, а перед ним проходит процессия жрецов и жриц, поющих гимны в честь праздника разлития священной реки. Вдруг из воды вышли семь тучных, с полным молока выменем, прекрасных коров и стали пастись на лугу; вслед за ними показались семь других, тощих, костлявых и голодных, бросившихся на первых и пожравших их, отчего сами, однако, нисколько не выиграли в теле, а, напротив, казались еще худее и отвратительнее. Тогда из Нила явился огромный крокодил со звездой на лбу; он распростерся перед троном и человеческим голосом просил фараона дозволить ему сразиться с тощими коровами.

Когда фараон разрешил, крокодил ринулся на них и вступил с ними в бой: сила и смелость его были изумительны. Тут целая туча змей, жаб и других отвратительных животных стала вылезать из болот, окружила крокодила и бросилась на него; он защищался, как только мог, зубами и ударами хвоста. Чем кончилась борьба, Апопи не видел, так как на этом месте он очнулся. Долго он думал, что могло означать подобное видение; когда же опять заснул, то видел второй сон, о семи полных и семи высохших колосьях, о котором рассказывает Библия. Последний сон произвел на него менее сильное впечатление. Приписав все своему болезненному состоянию в ту ночь, он не придал им никакого значения.

Однако он изменил свое мнение, когда две ночи подряд тот же сон повторился в точности. Им овладели суеверный ужас и вполне понятное для человека его времени желание – растолковать себе волю богов. Первой его мыслью было послать за гадателями храма, специально занимавшимися толкованием снов; но недоверие, внушаемое ему жреческой кастой, остановило его. Что если эти люди, которые только и дышали изменой ему, введут его в заблуждение, дав намеренно ложное толкование пророческому видению? Раздумывая, он напал на мысль, вполне удовлетворявшую его злобу против ненавистной касты; мысль, приведя в исполнение которую, он если не получит желанного объяснения, зато глубоко унизит жрецов, развенчает их ученость и пошатнет их влияние на народ, приписывавший им сверхъестественное знание и власть.

Желая придать поражению своих врагов, – если только расчет его окажется верным, – возможно более широкую гласность, Апопи объявил наутро, что видел необычайный сон, воспоминание о котором гнетет его, и приказал собрать мудрецов и гадателей всех храмов Мемфиса в большую тронную залу, куда и вышел, окруженный всем двором. После всех предписанных обычаем церемоний и приветствий старый жрец, известный снотолкователь, попросил фараона от имени всех своих товарищей, здесь собравшихся, соблаговолить рассказать им, что он видел. Апопи облокотился на руку, потерев свой лоб, долго думал и, наконец, сказал:

– Вот в том-то и дело, что подробности того, что я видел, исчезли из моей памяти; помню одно, что сон этот, ниспосланный богами, имел огромное значение и относился к будущему, к судьбе земли Кеми. Вас хочу просить я, уважаемые отцы, мудрецы и гадатели, освежить мою память. Вам, читающим в звездах, вам, которым все открыто в прошлом, настоящем и будущем, нетрудно будет напомнить мне то, что я видел и забыл!

Жрецы испуганно переглянулись и стали совещаться; просили фараона дать им какое-нибудь, хотя неясное, случайно уцелевшее в его памяти указание и, наконец, испросили время для размышления до следующего дня, что им и было разрешено. Но усилия их были тщетны: отгадать то, что видел во сне фараон, они были не в состоянии. Ярость и унижение врагов привели Апопи в восхищение; он приказал вызвать из Таниса, Саиса, Гелиополя и других городов известнейших прорицателей; но все их усилия, все попытки освежить память фараона были так же бесплодны, как и старания их собратьев из Мемфиса. Слух о таком необыкновенном событии облетел все классы общества, возбуждая всюду толки и удивление. В суеверном народе, вполне убежденном в вещем значении снов, известие о том, что те, на которых он привык смотреть как на провозвестников воли богов, оказались несостоятельными, – произвело подавляющее впечатление. В воспаленном воображении вставали тысячи опасностей, вселяя во всех страх перед неразгаданным будущим; негодующие взгляды, угрожающие жесты и глухой ропот сопровождали теперь каждый раз жрецов, когда те направлялись во дворец.

Положение становилось все более и более натянутым и грозным; наконец, жрецы принуждены были заявить свое бессилие разрешить эту загадку. Выслушав их признание, Апопи с насмешкой воскликнул:

– Так вот как, ученые волхвы и иерофанты земли Кеми! Признаться, я был более высокого мнения о вашей прозорливости и вашем могуществе; но вы доказали мне, что так же слепы, как и толпа, которою вы руководите. Теперь, после того как вы отказались сами, я прибегну к последнему средству: по всей стране велю оповестить, что того, кто сумеет отгадать и объяснить мой сон, – будь то последний из нарахитов, – я награжу по-царски и осыплю милостями.

Не удостоив взглядом безмолвных и бледных от ярости жрецов, он поднялся с трона и вышел из залы. Во время ужина, состоявшегося в тот же день, на котором удостоились присутствовать некоторые из сановников, все были мрачны; надо всеми тяготело удручавшее предчувствие чего-то ужасного. Думал об опасности и Нектанеба, служивший фараону; как вдруг, когда он наполнял чашу Апопи, взгляд его случайно упал на сидевшего за столом Потифара, и ему вспомнился Иосэф; он вздрогнул. С лихорадочным нетерпением ждал он отъезда Потифара, и лишь только около фараона остались два его советника, он пал ниц и, получив разрешение говорить, рассказал все происшедшее с ним в темнице и чудесное толкование снов его и Абтона. Апопи выслушал его с интересом и любопытством.

– Хорошо, – сказал он, – я доволен твоим усердием. Если ты сказал правду, и тот еврей разгадает мой сон, я награжу тебя и отныне буду считать тебя загладившим свое преступление, которое ты совершил по наущению изменника и бунтовщика.

Затем он отдал распоряжение, чтобы на следующий день Иосэф предстал пред ним, прибавив, что прием этот будет публичным, в открытой зале, которую тут же указал, и чтобы там были собраны не только жрецы, сановники и весь двор, но чтобы туда было допущено столько народа, сколько могут вместить дворы.

По-прежнему скромный, усердный и услужливый, Иосэф продолжал нести свои обязанности в тюрьме, к полному удовольствию своих начальников; но по временам им овладевало полное отчаяние. После освобождения Нектанебы он еще надеялся, что благодаря покровительству виночерпия ему удастся выйти, наконец, из крепости, пребывание в которой стало ему невыносимо; он даже прибегнул к камню и обманчивое видение показало ему Нектанебу в сопровождении сановника, которого он знал по виду, стоящими перед ним в комнате главного надзирателя тюрьмы, очевидно, с целью объявить ему свободу. Но прошли месяцы, а видение не сбывалось; мало-помалу мужество и надежда стали покидать его.