Эдуард быстрым шагом покидает столовую.

* * *

Прошло несколько лет. Дэн блестяще окончил университет и работал в Институте преобразовательной физики. Он успел дважды жениться и развестись, написал несколько научных работ и понял, что коллатераль для портации человека в принципе невозможна. Невозможно записать информацию о личности на кремниевые носители. Человек — это не просто белковое тело. Это вместилище для чего-то более сложного. Может быть — души. Но что такое душа? Как ее передать?

В поисках ответов на свои вопросы Дэн растерял покой. Стал раздражительным, нетерпимым. Вот почему женщины не выдерживали долгого пребывания с ним. Умный и обаятельный, обладающий природным магнетизмом Дэн легко привлекал девушек. Но, позарившись на яркое и необычное, они скоро понимали, что ошиблись. Дэн подавлял их своей гениальностью, изводил бесконечными истериками и жалобами на судьбу. Ведь он был уверен, что при помощи способностей и трудолюбия в короткий срок добьется успеха. Станет известен, уважаем, богат. Но ничего этого не случилось.

Он худел, бледнел, кашлял и думал, думал… В конце концов обеспокоенные родители чуть не силой заставили его пойти в эссенциалию.

Эссенциалистку звали Ксаной. Высокая, с черными вьющимися волосами, в ослепительно-белом, как редкий зимний снег, халате она излучала умиротворение и уверенность. Женщина была старше лет на пять-шесть, но Дэн этого даже не заметил. Он сразу позабыл о том, что он — неудачник, зато вспомнил, что еще молод и свободен…

Надвигался страстный роман.

Но сначала было построение паутины. Уникального графика, отражающего сущность. Со всеми особенностями темперамента. С привычками и комплексами. С детскими болезнями. И даже неудачными браками. С религиозными убеждениями. С честолюбием и боязнью проигрыша. А точнее — с лучами, нитями, акселями…

И тогда Дэн понял, что пять лет тыкался в стену, а дверь где-то рядом. Эссенция — вот что теряется при портации. Ребилдинг не учитывает сущность. Но если сущность можно изобразить графиком, если можно начертить, увидеть, почувствовать все эти линии, перекрестья, узлы, значит — информацию о ней можно передавать!

Дэн бросился назад в институт и с криком влетел в кабинет начальника:

— Сущность! Мы не программируем сущность, вы понимаете, что это значит?

— Понимаю, — спокойно сказал начальник и оглядел его с головы до ног. — Как и то, что сущность — прерогатива Лиги Эссенс.

Он замолчал.

— То есть?

— Сущность неприкосновенна. Только эссенциалисты имеют права с ней работать.

— Но как же…

— Никак. Ты думаешь, почему мы столько лет топчемся на месте? Трибунал не дает согласия на использование носителей сущности в коллатералях.

— А что, — изумился Дэн, — носители сущности уже существуют?

Начальник посмотрел на программиста, как на идиота. В его взгляде отчетливо читалось: «Да у тебя же отец трибунальщик»…

— Конечно. Гармониевые.

Дэн вышел из дверей института и автоматически направился в сторону набережной. Мимо бежали по своим делам прохожие, но он не замечал их.

Как же так? Он столько времени искал причину неудач, неожиданно нашел, но, оказывается — она давно всем известна! Но непреодолима из-за причуд Трибунала, который и влезать-то в эти дела не должен…

Гармоний! Надо же… Обычная серебристая пыль под ногами. Неужели из него научились делать микросхемы?

Песок зашуршал, волны разбивались о прибрежные валуны с осуждающим плеском: «Ну что ж ты, Дэн»…

Отец почти не удивился. Он ничего не сказал и даже не посмотрел на отпрыска. Дэн провел ночь без сна, в бессильной ярости то молотя кулаками подушку, то принимаясь рыдать.

А утром Эдуард, видя воспаленные глаза сына, окаймленные синеватыми кругами, отвез его в эссенциалию.

Оттуда они направились прямо в штаб-квартиру Трибунала, к Первому. Там же, в просторном зале, находился еще один человек, седой и бородатый, в длинной черной мантии. Он приветливо улыбнулся вошедшим.

Первый долго буравил Дэна взглядом немигающих глаз, отчего тому сделалось окончательно не по себе, а потом вместе с Щемелинским-старшим и главным магистром (как потом узнал Дэн) отошел к окну, где они долго очень эмоционально совещались. Магистр даже размахивал руками. Наконец все трое подписали огромным изумрудным пером какие-то бумаги и отдали трибунальщику. С самим Дэном они не обмолвились и словом.

Молчал и отец по дороге домой, а сын сгорал от неопределенности.

И только оказавшись за дверью собственного кабинета, Эдуард протянул сыну документы.

В первом значилось:

«Институт преобразовательной физики и портации Лабиринта просит разрешить производство опытной партии (6 штук) гармониевых информационных носителей с целью дальнейшего использования в транспортной коллатерали».

Директор института — Глеб Яров — фамилия и роспись.

Далее стояло:

«Лига Эссенс дает согласие».

И широкая размашистая подпись магистра.

А ниже:

«Государственный Трибунал не возражает».

И две подписи: Первого и Эдуарда Щемелинского.

Следующий документ, уже на голубой бумаге, с паутиной вместо печати гласил:

«Государственный Заказ.

На изготовление транспортной BW-коллатерали (один экземпляр) с целью использования для нужд Государственного Трибунала».

Подписи Первого и Щемелинского.

И наконец, третья бумага вещала:

«Прошу разрешить частичный допуск к информационным файлам Лиги Эссенс нашего сотрудника Дэна Щемелинского, ведущего программиста Института ПФиПЛ».

Подпись начальника отдела, где работал Дэн, и директора института.

А ниже, как на первом документе, сообщение о том, что «Лига дает согласие» и «Государственный Трибунал не возражает».

Когда Дэн смог оторвать от бумажек совершенно обалдевший взгляд, отец расхохотался.

— А что… я уже и ведущий программист?

— Ну написано же!

— И к каким файлам меня допустят? — еле выговорил Дэн.

— Ни к каким, обойдешься. Имеется в виду, что у тебя теперь есть официальное право знать о существовании трех вещей: паутины, о которой и так знает человек, хоть раз побывавший в эссенциалии, гармония, о котором знает всякий, кто хоть раз в жизни видел таблицу периодических элементов, и гармониевых микросхем. Ну, это ты и так уже понял.

— А что такое «BW»?

— А ты действительно не знаешь?!

Щемелинский-старший снова рассмеялся, громкои заразительно.