Свет свечей восхитительно мерцал на ее шелковом платье и щеках. Она с трудом подносила вилку ко рту, явно испытывая неудобства от кроя платья. Возможно, это объясняло и придыхание, с которым девушка все смеялась и смеялась над глупыми шутками Рена.

Где же та маленькая львица, подумал он, бродящая по палубе с распущенными волосами, развевающимися вокруг нее, словно облако? Та, что выглядела готовой расправиться с двумя мужчинами вдвое ее крупнее… абордажным крюком, не меньше? Она ушла в каюту дикой, горящей, а вышла прохладной и бледной, словно жемчужина. Если бы девушка уложила и напудрила волосы по нынешней моде, он бы не сомневался, что наблюдает за кем-то из своего века.

Сидевший рядом с ней Эдвард Рен корчил из себя гордость чертовой Англии прекрасным обхождением и шармом. Николас беспристрастно оценил его, когда старший помощник капитана «Ретивого» поднялся из трюма, найдя обделенным всем, кроме отличных манер. Выражение его лица, когда Холл представил Николаса в качестве капитана судна…

Пальцы Николаса сомкнулись вокруг серебряного ножа, сжимая его, пока не восстановилось дыхание. Неверие. Негодование. Даже хуже, чем неприкрытая злоба Софии.

Они познакомились, когда капитан Холл и «Челленджер» уже были готовы к отплытию. И не обменялись ни единым словом после того, как капитан ушел; просто изучали друг друга. Рен рассматривал его, словно лошадь, которую намеревался купить. Теперь Николас вернул должок.

Темные волосы, темные глаза. Разумеется, героические синяки и кровоподтеки. Рен был гораздо ниже Николаса, но ходил с выпяченной грудью и задранным подбородком, словно ежесекундно направлялся на прием к королю.

– Присматривай за ним, – пробормотал капитан Холл, возвращаясь на «Челленджер» продолжать охоту. – В оба глаза, Ник. Он притворится, что собирается перерезать тебе горло, а сам воткнет нож в спину. Ты даже не заметишь, как двигаются его руки.

– Очаровательный образ, – рассмеялся Николас, но старик оставался серьезным:

– Я знаю этот тип людей. Больше ветра, чем во время бури, и больше гордыни, чем у самого Люцифера.

Николасу хотелось убедить капитана остаться. Но Холл, оседлавший волну победы, стремился к очередному трофею и, несомненно, хотел, чтобы Николас побыстрее вернулся в Новый Лондон.

Капитан Холл сжал его плечо и похлопал по спине, светлые глаза сверкали, словно закат, окрашивающий небо теплым розовым.

– Я знаю, что ты готов к этому и даже к большему. Заканчивай свои дела с семьей и встречай нас в порту.

Чистый азарт прокатился по всему его телу, согревая до глубины души. Я готов. Он жаждал свою собственную команду, как умирающие жаждут еще раз вдохнуть; но все снова упиралось в деньги. В гонку с призраком его прошлого, казалось, преследующим его на каждом шагу.

Ник! Помоги мне, помоги мне!..

Николас глубоко вдохнул, пальцы вцепились в скатерть, словно тоже вспоминали, как…

Прошлое есть прошлое. Теперь он должен проследить, чтобы юные леди были благополучно доставлены в руки Сайруса Айронвуда, и уйти целым и желательно невредимым.

К тому времени, как он покончит с этой работой, со всей этой семьей раз и навсегда, Чейз и остальные уже давно передадут «Ретивого» в руки агентов Лоу, которые, в свою очередь, передадут его вместе с грузом на рассмотрение призового суда. Важнейшей частью этого процесса служило свидетельство офицера захваченного судна. Он не мог воткнуть вилку Рену в глаз… хотя, пожалуй, что и мог. Дабы свидетельствовать в суде, что корабль захватили честно, человеку нужен только рот. Неужели так уж необходимо соблюдать все тонкости?

Живот снова свело, когда мисс Спенсер взволнованно ахнула. Рен, отважный мистер Рен, успокаивал ее, разливаясь соловьем:

– Не волнуйтесь, моя дорогая. Я зашил не одну рану. Однако собственные внутренности видел впервые.

Николас усмехнулся. Если человек видел собственные внутренности, он также видел руку Господа, стремящуюся вниз, чтобы воздать ему вечную награду. С такими ранами никто не выживал. Он видел достаточно, чтобы уяснить это, даже если его гость считал иначе.

Гость. Наружу рвался темный безрадостный смешок. На самом деле заложник, но зачем использовать истинный термин, когда можно выразиться повежливее? Если Николас и ненавидел что-либо сильнее всего остального, то именно это. Пустую вежливость и ложную лесть в обращении даже с врагом. Он предпочитал прямо демонстрировать неприязнь, и если это не делало его джентльменом в глазах общества… что ж, так тому и быть.

– …Судно бросило на риф… мы ничего не могли поделать, кроме как цепляться за него, пока оно рушилось. Те из нас, кто выжил, добрались до отмели и выползли на берег. Неделю жили мы, подобно дикарям, собирая крохи пищи, охотясь на кабанов, строя жилища из пальмовых листьев и сухих деревьев, которые удавалось найти, денно и нощно ища воду. У нас был лишь один нож – и слава богу, ибо мы настолько выжили из ума, что могли поубивать друг друга в кровожадном бешенстве.

– Было бы досадно, – проворчал Чейз, тыча ложкой в рагу. Николас прочистил горло.

Зеленые глаза Чейза скользнули и встретились с его взглядом, он поднял бокал. По замыслу Холла призовая команда состояла из матросов, многие годы знавших Николаса. Дэйви Чейз знал его дольше всех остальных. Они с Чейзом поднялись на борт старого корабля капитана Холла, «Леди Анны», юнгами – всего за несколько недель до того, как шторм разорвал «Леди Анну» в клочья. И оба вместе с капитаном попали на временную службу Флота Его Величества на том же самом корабле, что спас их от волн.

Рен рассказывал свою историю громким шепотом, его голос поднимался и опускался с каждой воображаемой опасностью. Сам пережив тяжелое испытание в возрасте одиннадцати лет – два дня и две ночи голода, жажды и страха смерти от переохлаждения в суровой зимней воде, – Николас чувствовал неуклонно нарастающее раздражение. Холл не давал им с Чейзом отключиться, отвлекая историями о путешествиях по Вест-Индии: о его любимых портовых блудницах; о шторме, когда вода, мачты, палуба были освещены странным голубым пламенем; о небольшом кладе из старых испанских слитков, о которые он споткнулся, убегая от британских войск через Тортолу.

Об этом переживании Николас предпочитал не распространяться. Оно явно не относилось к тому, о чем ему нравилось думать. Губы трескались и кровоточили, постоянно горя от соленой воды, и порой – до сих пор – ему казалось, будто он все еще чувствует занозы под ногтями от куска фальшборта, за который цеплялся. В начале третьего дня, когда в глазах у него потемнело, а страх душил уже почти физически, к нему подплыл капитан Холл и удержал на плаву. Но спасение стало началом очередного кошмара.

Что-то звериное зашевелилось в Николасе, когда первый помощник накрыл рукой голое запястье Этты. Что-то, от чего захотелось незамедлительно отхватить эту руку.

Она – работа.

Средство для достижения цели.