— Что это? — на лице капитана возникло такоедетское удивленное выражение, как будто никогда прежде ему не приходилосьвидеть деньги, и он никак не мог понять, что это за зелененькая бумажка. —Что это? Никак взятка?

— Капитан, вы что — с дуба рухнули? — скривиласьженщина. — Какая еще взятка?

— Так! — лицо гаишника стало обиженным иплаксивым. — Это вы зря, дамочка! Этого я не люблю! Этого я не уважаю!Дача взятки при исполнении — это серьезное правонарушение… да еще и оскорблениедолжностного лица вырисовывается… так что придется нам с вами оформитьпротокол… только сначала мы вашу машинку проверим на предмет техническогосостояния…

Он обошел машину, пнул заднее колесо, затем тупо уставилсяна номера.

— Ну капитан, дорогой, зачем же так строго? —залебезила хозяйка машины, подойдя к нему и умоляюще заглядывая в глаза. —Давайте договоримся как разумные люди! Я вам мало предложила? Скажите, скольконадо! Я же не возражаю! Или у вас сейчас какой-то месячник честности?

— У нас не месячник честности! — гордо отозвалсянеподкупный капитан. — У нас вся жизнь такая!

— Да, напоролась на идиота… — пробурчала женщина себепод нос и продолжила, обращаясь к капитану. — Ну, вы же видите —техническое состояние отличное, а что скорость немножко превысила — так шоссепустое, никакой угрозы я никому не представляла… ну, давайте, на месте решимвопрос, а?

— А огнетушитель у вас имеется? — подозрительноосведомился капитан.

— А как же! — хозяйка машины обрадовалась, решив,что лед начал таять, и предъявила маленький яркий огнетушитель.

— А он действующий? Может, у него уже срок годностидавным-давно истек!

— Что вы, капитан, — женщинаперекосилась, —вот на него паспорт! Не просрочен — видите?

— А все равно, лучше бы проверить!

— Да проверяйте что хотите! Только не в машине!Отойдите в сторонку и поливайте пеной придорожные кусты!

— Ладно, это не обязательно… — смилостивилсягаишник. — А аптечка у вас в наличии?

— Непременно! — женщина протянула гаишникупластиковую коробку с красным крестом на крышке. —И в аптечке полныйбоекомплект, все что положено… перевязочные материалы, все необходимыелекарства, и срок годности не истек! Если хотите — можете лично убедиться идаже на себе попробовать!

— Ну ладно… — Капитан снова обошел машину и остановилсяперед бампером. — Проверим еще состояние двигателя, и так и быть… — онпотянулся к капоту «Ситроена».

В это время в небе над шоссе что-то оглушительно грохнуло —видимо, где-то на головокружительной высоте самолет перешел звуковой барьер.Капитан взглянул вверх, мотнул головой, как будто вытряхивая из ушей воду, иснова потянулся к капоту «Ситроена».

— Капитан, родненький, да что вам — охота рукипачкать? — снова забеспокоилась женщина. — Видите же, машина совсемновая… недавно из салона… чего там проверять? И так ясно, что двигатель впорядке!

— Кому ясно, а кому не очень! — и капитан твердойрукой поднял серебристый капот.

Он склонился над двигателем, внимательно всматриваясь взаводской номер на моторе, и не за метил, как хозяйка машины плавной крадущейсяпоходкой приблизилась к нему и подняла руку с за жатым в ней, обмотаннымтряпкой разводным ключом.

От внезапного удара в глазах «капитана Ухорылова» потемнело,и для него наступила внеочередная ночь. Причем не та прозрачная и волшебнаябелая ночь, какой в соответствии с сезоном полагалось наступить в окрестностяхСанкт-Петербурга, а самая что ни на есть темная, непроглядная, какие слу чаютсяв нашем городе в долгие осенние и зимние месяцы.

Прошло, казалось, невероятно много времени, и в глухой ночизабрезжил едва различимый свет и вместе с этим светом запульсироваламучительная, невыносимая боль.

Ухо застонал, пошевелился и попробовал приоткрыть глаза.Свет так ударил по ним, что он снова зажмурился.

— Больно? — раздался где-то совсем близколасковый, сочувственный голос.

Голос был удивительно знакомый, но голова Уха болела так,что ни на какие мысленные усилия он был не способен.

Одновременно с голосом к его голове прикоснулось что-томокрое и прохладное. От этого прикосновения боль не то чтобы прошла, но чуточкуотдалилась, как будто Ухо посмотрел на нее в перевернутый бинокль.

— Вот для чего в автомобильной аптечке должен бытьанальгин! — проговорил тот же самый знакомый голос, и к губам Уха поднесличто-то маленькое и горьковатое.

— Проглоти! — скомандовал голос. — А теперьзапей!

На этот раз к его губам поднесли горлышко пластиковойбутылки.

Ухо жадно глотнул, часть воды стекла по подбородку изалилась за воротник. Стало холодно, но это придало еще немного сил, и Ухоснова попытался открыть глаза.

Вторая попытка оказалась более успешной.

Он приоткрыл глаза и застонал.

— Ну вот, уже лучше! — произнес все тот жезнакомый голос. — Думаю, что пациент скорее жив, чем мертв!

На этот раз Ухо узнал голос.

Он принадлежал Лолке, боевой подруге и напарнице ЛениМаркиза.

Лола сидела в машине, придерживая голову Уха, и прижимала кего виску мокрую тряпку.

— Ну, как ты? — спросила она заботливо.

— М-м-м… — промычал Ухо.

Он пытался сказать, что все не так уж плохо, но не смогвыговорить такую сложную фразу.

Еще он хотел спросить у Лолы, где они находятся, и как онздесь оказался. Потому что самостоятельно вспомнить этого он не мог. В голове унего была вязкая темная пустота.

Но Лола сама пошла ему навстречу.

— Ты что — решил сменить профессию? — проговорилаона, отжав тряпку и заново намочив ее холодной водой из бутылки. — Решилподаться в дорожную службу? Ну что ж, профессия престижная, хорошооплачиваемая… только ты ведь раньше не любил дисциплину, предпочитал свободныйполет…

Ухо проследил взглядом за бутылкой и произнес довольночленораздельно:

— Пить…

Лола заботливо поднесла к его губам горлышко и продолжила:

— А я еду, смотрю — какой-то гаишник вокруг «Ситроена»расхаживает! Гляжу, а гаишник-то знакомый… ну-ка, Ухо, колись — Маркиз тебя кэтому делу пристегнул?

И тут в голове Уха слегка прояснилось.

«Ситроен»… действительно, был «Ситроен»…

Он вспомнил звонок Маркиза… его поручение… Вспомнил, какчерез знакомых вычислил местонахождение серебристого «Ситроена», как встал унего на пути в форме дорожно-патрульной службы, как тормознул этот злосчастный«Ситроен»…

Но вот дальше, как он ни мучился, ничего не мог вспомнить,дальше была густая маслянистая темнота.