Вот только самому Алексею спасительная кома к концу января больше не казалась такой привлекательной, как в начале совместной жизни. Что поделаешь, он оказался так же ветрен и непостоянен, как все мужчины. В первые дни – восторг и восхищение, а потом – как же она меня достала! А ведь кома так старалась, отдавала себя мужчине целиком, буквально растворилась в нем! А он – в ней.

Но ведь так надоело лежать пластом в опостылевшей комнате, уделяя физической активности короткие промежутки времени, когда ни Андрея, ни Ирины в доме не было!

Конечно, можно было бы заниматься этим по ночам, поскольку парочка по ночам тоже занималась этим, правда, совсем другим этим. Но физически активничала, и весьма. Причем Ирина оказалась плодовитой как крольчиха и уже успела в очередной раз забеременеть от Андрея и сделать мини-аборт.

Естественно, «брат и сестра» не кричали об этом на каждом углу, но особо и не скрывались. Они больше не стеснялись Аркадия Натановича, решив, что внушительная сумма гонорара сделала доктора слепым и глухим. Сам Надельсон активно цементировал это мнение, делая его прочным и незыблемым.

В общем, ночью Алексей вставать с постели самостоятельно не решался. Ну, почти не решался, поскольку интимное общение с медицинской уткой вовсе не входило в целостную систему жизненных ценностей Алексея Майорова. Иногда приходилось предпринимать длительные вылазки, минут на сорок, а то и больше.

Быстрее справиться со сложнейшим мероприятием не получалось, ведь надо было:

1. Встать (три минуты, не меньше);

2. Обойти кровать (еще три минуты), чтобы добраться до стенки;

3. Судорожно вцепившись в стену, тянуть, тащить, толкать тяжелое, непослушное тело (с остановками – десять минут) целых два с половиной метра до двери в санузел;

4. Пребывание в искомой точке (десять-пятнадцать минут);

5. См. пункты 1, 2 и 3 в обратном порядке.

Управление собственным телом, хоть и перешло под контроль сознания, но уверенным все еще не было. Сбои в системе продолжались, руки и ноги отказывались выполнять команды мозга. И вовсе не из-за врожденной вредности, просто повреждения в рубке управления оказались слишком серьезными, и связь с удаленными от нее, рубки, объектами работала отвратительно.

Аркадий Натанович разработал для пациента специальную систему упражнений, которая требовала максимальной сосредоточенности и ангельского терпения. Либо, если с ангелоподобностью напряженка, того самого, остро необходимого месторождения терпения.

С геологоразведкой Алексей справился довольно успешно, открытие месторождения произошло в новогоднюю ночь, когда «брат и сестра» особенно раздухарились, а Надельсона не было на месте, он отпросился, чтобы встретить Новый год вместе со всей своей многочисленной семьей.

Алексей тогда был еще слишком слаб, чтобы самостоятельно себя обслуживать, о том же, чтобы встать с кровати, и речи пока не шло. Прошла всего неделя с момента обретения себя и четыре дня после возвращения контроля над телом. Самое большое, что Майоров мог пока сделать самостоятельно, – это сгибать и разгибать руки и ноги. Да и то после каждого такого упражнения приходилось отдыхать около часа.

Но Алексей не сдавался. Сжав зубы, он повторял движения снова и снова. Пульс зашкаливал, давление поднималось, Надельсон ругался и топал ногами, но пациент не обращал на это никакого внимания.

И Аркадию Натановичу пришлось в очередной раз применить на практике старую, перемотанную изолентой, но по-прежнему актуальную истину: «Не можешь изменить ситуацию – измени свое отношение к ней».

Изменить пациента он не мог, да и не хотел, этот искалеченный, изолированный от всех и вся, но не сломленный человек внушал Надельсону все больше уважения. И вот тогда-то доктор, обложившись специальной литературой, приступил к разработке системы реабилитации Алексея Майорова, которую обещал закончить к Новому году, чтобы с первого января приступить к началу процесса.

Он и закончил, о чем радостно сообщил Алексею накануне отъезда. Если честно, доктор вообще не должен был никуда отлучаться от тяжелого пациента, но дома его с нетерпением ждал обожаемый Женечка, а что может случиться за ночь?

Надельсон собирался вколоть Алексею снотворное, чтобы ночь прошла незаметно, но тот отказался категорически. Во всяком случае, мычал и таращил глаза Майоров весьма экспансивно. И никакие аргументы в пользу такого способа вхождения в следующий год не помогли. Спать Алексей не собирался.

И, как оказалось, напрасно. Впрочем – с какой стороны посмотреть. Не случись такой ночи – открытия безграничных запасов терпения могло и не произойти.

За окном пьяно орали охранники, в доме им вторили Ирочка с Андрюшкой. Празднование, начавшееся, судя по разговорам, с романтического ужина при свечах возле таинственно поблескивающей шарами елки, довольно быстро переросло в банальную оргию.

Визг, крики, хохот не особенно докучали Алексею, он умел отключаться от постороннего шума. Вид за окном, щемяще-прекрасный, был для него сейчас лучше любой телепрограммы. С погодой в эту ночь повезло, липкая метель, превращавшая все вокруг в серую неразборчивую слякоть, прекратилась, небо прояснилось, ветер утих. И деревья, дрожавшие от холода под ударами вьюги, гордо выпрямились, укутались в пушистые белоснежные шубы и надели все фамильные драгоценности.

Мороз при виде такого великолепия решил приударить, и лес засверкал, запереливался радужными искрами. И это было так…

Где-то далеко, в неизвестном Алексею месте, встречали Новый год два его самых близких, самых родных человечка: жена и дочь. Душа тянулась туда, но оторваться от вериг тела не могла. Как они, что они? Как прожил зайцерыб эти месяцы без него? Проклинает ли она своего кретинского мужа, из-за собственного гадства ставшего бывшим, или хоть чуть-чуть еще любит его? Есть ли у него шанс вернуть семью? И… И как выглядит, на кого похожа его дочь?

Родившаяся поздним вечером двадцать первого декабря, Алексей знал это совершенно точно. И каким-то непонятным, невероятным образом нашедшая его, согревшая и поддержавшая. Удержавшая на краю пропасти.

Солнечное теплое «папа!» по-прежнему прилетало из ниоткуда, иногда один раз в день, иногда чаще. Больше ничего, только это, причем не само слово, а его смысл, пушистый комочек счастья и любви, дающий силы, дающий желание жить.

И оно прилетело снова, за пять минут до наступления будущего. И оставалось с ним вплоть до боя курантов, согревая отца, гладя пушистыми ладошками его мокрые от слез щеки…

А потом загрохотал фейерверк за окном, радостно заорали все обитатели дома-тюрьмы, и облачко растаяло.

Минут через двадцать топот и невнятный мат на лестнице предупредили о приближении Ирины с сожителем. Конечная цель их путешествия пряталась в тумане, причем в тумане от выхлопа проспиртованных мозгов. Но Алексей все же счел нужным подготовиться к возможному визиту. Тем более что сделать это в мгновение ока он не мог, око замоталось бы мигать, пока господин Майоров поднял тяжеленную ручищу, доволок ее до лица, раза три промахнувшись при этом, и вытер щеки от слез.