Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всем добрый вечер, – улыбнулась Катка.
– Хай, – отозвался паренек, бросив на Копейкину жадный взгляд.
Остальные двое хранили молчание.
– Здравствуйте, Савелий Дмитриевич. – Катарина подошла к кровати Кима.
Дед не прореагировал. Продолжая вертеть кубик, он даже не соизволил поднять глаза.
– Да ты не шепчи, – засмеялся жилистый. – Деду в обед сто лет, глухой как тетерев.
Катарина коснулась плеча пенсионера. От неожиданности Ким вздрогнул.
– Что? Уже уколы делать пора?
– Савелий Дмитриевич, я не врач, я приехала к вам, чтобы поговорить! – заорала Катка.
На тумбочке покоился стакан с водой, в котором, в свою очередь, плавали зубные протезы Кима. Вставив зубы, Савелий прошепелявил:
– Незачем так кричать, я не глухой.
– Угу, ты суперглухой, – заржал парень.
Катарина присела на кровать, поближе к изголовью старика.
– Мне нужна ваша помощь, больше обратиться не к кому.
– Эка ты наивная, да какой же помощи от меня можно ждать?
– Вы знаете женщину по имени Лола?
Выцветшие, некогда голубые глаза Савелия Дмитриевича заблестели. Причмокнув, он переспросил:
– Долорес? Да… я ее знаю, вернее, знал.
– Кем она вам приходится?
Ким покосился на парня и, поманив Катку пальцем, прошептал:
– Здесь не место!
– В смысле?
– Слишком много лишних ушей. Понимаешь?
– И как же быть? – Катка невольно понизила голос.
– Ну-ка, касатка, помоги мне с кровати подняться. Сейчас мы с тобой в коридорчик выйдем, у окошка на стульчике устроимся и поговорим.
– А вам можно ходить?
– Да, да… ты права, лучше у стеночки, у окна-то сквознячок.
– Савелий Дмитриевич, а вам ходить можно?! – проревела Катка, как пароходная сирена.
– Ну вот, опять ты кричишь! У меня барабанные перепонки лопнут, говори тише. Конечно, можно, что я, по-твоему, паралитик?
Поддерживая Кима, Катка направилась к выходу из палаты.
– Касатка, ты не спеши, куда так гонишь? Помедленней, помедленней, вот… Погодь, я палку в другую руку возьму.
Уже в дверях Ким обернулся и обратился к парню:
– Витек, бросай газету, собери-ка мне кубик Рубика. Час вожусь, ничего не получается.
– Ой, дед, отвали со своим кубиком. Достал уже!
– А куда мы идем с этой юной особой, тебя не касается!
– Во глухотища! Ну, отпад!
– Касатка, идемте, идемте.
В коридоре, усевшись на колченогий стул, Савелий Дмитриевич облегченно выдохнул:
– Здесь нам никто не помешает. Я, знаешь ли, человек старой закалки и привык на деликатные темы говорить тет-а-тет.
Копейкиной не терпелось услышать его рассказ.
– Вы не ответили: Лола – ваша родственница?
– Я звал ее Долорес, по-моему, так звучит намного солиднее. Ты согласна?
– Согласна, согласна, но кто же она?
– Она моя и радость, и огорчение. Вот такая лебеда. Сначала Долорес была мне светом в окошке, потом превратилась в обманщицу. Но надо рассказать все с самого начала, а то ты не скумекаешь, что к чему. Значит, дело было так…
* * *
Три с половиной года тому назад к Савелию Дмитриевичу пожаловала симпатичная девушка. Ну, может быть, не совсем и девушка, но для девяностолетнего человека все, кому меньше пятидесяти, кажутся зелеными юнцами.
Представившись сотрудницей райсобеса, она с порога обрадовала старика приятным известием:
– Вышел новый закон: вам как участнику Великой Отечественной полагается прибавка к пенсии. Теперь будете получать на полторы тысячи больше. Но мне необходимо оформить некоторые документы. Вы, конечно, можете сами прийти в собес…
– Что ты, что ты, сам я не дойду. Годы не те, а дома оформить можно?
– Конечно.
– Тогда проходите.
Ким не верил привалившему счастью. Ведь что такое полторы тысячи рублей? Для кого-то, может, и мелочь, а для долгожителя, у которого каждая копеечка на счету, это огромные деньги.
Пригласив Лолу на кухню, Савелий засуетился:
– От чая не откажетесь?
– С радостью. Пока к вам шла, вся продрогла.
– Я сейчас, я быстро.
– Мне нужен ваш паспорт и удостоверение ветерана.
– У меня все документики в одном месте хранятся, я принесу коробку, а ты, касатка, сама бери нужную бумажку.
Лола начала заполнять какие-то бланки. Когда чашка ароматного чая уже дымилась на столе, девушка улыбнулась:
– Ну вот и все, подпишите, пожалуйста, здесь и здесь.
Ким нацепил на нос очки. Поставив закорючку, старик несмело поинтересовался:
– Прибавку в следующем месяце ждать, с почтальоном?
Лола постукивала наманикюренным пальчиком по ободку чашки.
– Нет, прибавку буду приносить лично я.
– Ой, это чего, нововведения такие?
– Понимаете, Савелий Дмитриевич, здесь есть одна загвоздочка.
Дед превратился в одно большое ухо.
– Закон распространяется лишь на участников войны, которым исполнилось девяносто лет.
– Как мне, как мне, – шептал Ким.
– И было решено, что будет намного гуманнее и справедливее по отношению к другим пенсионерам, если деньги вы будете получать непосредственно от сотрудников собеса. Ну, знаете… чтобы никто, кроме вас и нас, не знал о прибавке. Ведь доплату хочется иметь всем, а бюджет, извините, не резиновый.
– Сосед мой с четвертого этажа, Петрович, тоже участник войны, но ему только восемьдесят семь. Он что же, ничего не получит?
– К сожалению, нет. Возможно, со временем, когда выйдет новый закон, но пока… прибавкой одарили лишь родившихся не позднее семнадцатого года.
– Значит, надо помалкивать, я правильно понимаю?
– Именно.
– Можете на меня полностью рассчитывать. Ничего… никому… могила!
Лола обвела взглядом кухню Кима:
– Какая просторная у вас кухонька, прямо загляденье!
– Двенадцать метров, – похвастался Ким.
– Прелесть! А у нас настоящая коробка из-под обуви. Для кого, спрашивается, такие дома строили? Ну, посудите сами, как можно уместиться в шестиметровом помещении, когда в семье живут пять человек? Набиваемся в кухню, как сельди в банку, ни охнуть, ни вздохнуть.