Игнорируя их, я беру бумажную тарелку и заглядываю в разные коробки с едой. Кладу в карман банку диетической колы, пока девчачье хихиканье в углу не привлекает мое внимание. Пока одна из них выпрямляет спину, я замечаю ровную линию белого порошка на черной поверхности стола.

Завороженно слежу, как вторая девчонка наклоняется, вдыхает порошок через маленькую бумажную трубочку.

– Мы можем поделиться, – говорит первая, и я понимаю, что таращусь. – Ты здесь с кем?

Я лишь моргаю, глядя на нее, шокированная как ее занятием, так и вопросом. Хватаю коробку с какими-то клецками и сбегаю из кухни без ответа.

Снова оказавшись наверху, я ем клецки и листаю каталог. Жаль, меня так поразил кокаин на кухонном столе, что я не прихватила какой-нибудь соус.

Когда наступает ночь, входная дверь снова открывается и закрывается, но на этот раз волна убывает. Голосов в гостиной становится меньше, теперь всего несколько, и кто-то негромко включает Элвиса Костелло.

Я сижу, скрестив ноги, на кровати, листая каталог, пока входная дверь не открывается еще раз с хлопком, и тихое общение внизу прекращается вмиг.

– Твою мать! – восклицает женский голос. – Мне приходит сообщение, что в доме Фредди сегодня вечеринка. И я думаю – это невозможно! Потому что, если Фредди вернулся в город, он бы позвонил.

Голос моего отца отвечает что-то тихое и успокаивающее.

– Правда? – Ее голос пронзительный. – Потому что ты не выглядишь как человек, который собирался взять телефон и набрать мне.

Я не слышу ответ Фредерика, но он еще больше злит женщину.

– Ты никогда не говорил мне быть потише раньше. Даже когда я кричала твое имя в постели. Кто меня услышит, Фредди? Жду не дождусь, когда узнаю.

А затем я слышу шаги на лестнице.

Пару секунду спустя женщина проходит прямо мимо двери в мою комнату, словно направляясь в комнату Фредерика. Но так как только в моей горит свет на втором этаже, женщина поворачивается, удивленное лицо появляется в проеме.

– Какого черта? – взвизгивает она. У нее блестящие каштановые волосы и большие глаза, как у самки оленя.

Второй раз за вечер у меня нет слов.

– Лиз. – Гремит голос моего отца на лестнице. – Хватит уже. – Он звучит утомленным. – Оставь Рейчел в покое.

Она отходит. Я не слышу больше их беседы, но минутой позже входная дверь открывается и хлопает снова. Затем Фредерик медленно поднимается по лестнице. Теперь его лицо появляется в дверном проеме.

– Можно войти?

– Конечно. – «Это твой дом».

Он садится на край кровати, потом откидывается назад, руки за головой.

– Прости. Это…

– Классика? – подсказываю я.

Он смеется.

– Точно.

– Но не такая классика, как две девчонки, ширяющиеся коксом у тебя на кухне, – произнося это, я думаю, а верно ли сказать – «ширяющиеся коксом»?

Фредерик поднимает голову.

– Не шутишь?

– Они предложили и мне. Полагаю, если позвонит социальный работник, лучше это не упоминать.

Он резко садится.

– Рейчел, ты ведь знаешь, что наркотики для придурков, так?

Я смотрю на его серьезное лицо и пытаюсь не засмеяться. Брошюры, которые раздают в школах, призывающие не употреблять наркотики, были бы куда интереснее, если бы назывались «Наркотики – для придурков». А его выражение лица бесценно.

– Ну… – прочищаю горло. – Я накуриваюсь в день раза два. Чтоб прошла моя хандра.

– Что? – Он пялится на меня.

– Это песня, Фредерик. Рифма должна была тебе подсказать. Полагаю, ты не фанат BranVan 3000?

Он снова ложится на спину.

– Боже, Рейчел. Это не смешно.

– Я никогда не видела кокаин прежде, только по телевизору.

– Добро пожаловать в Лос-Анджелес. Так кто были эти девчонки?

– Понятия не имею. Они были в коротких шортах и на платформах.

– Что ж, так выглядит половина Южной Калифорнии. Сколько им лет?

– Молодые. Моложе тебя.

– Что ж, это большинство жителей Южной Калифорнии. – Он чешет подбородок одной рукой. – Мне, может, придется уехать из Лос-Анджелеса ненадолго. Я собирался поговорить с тобой об этом.

– Зачем? Куда ты едешь?

– Я думал о том, чтобы перебраться в Клэйборн в этом году. Если бы я смог покупать тебе кофе раз в пару недель, это было бы неплохой возможностью следить за тем, чтобы у тебя все было в порядке.

Ничего более шокирующего он пока мне не говорил. Даже не знаю, с чего начать.

– Ты можешь так сделать? А что насчет работы?

– Я буду там только половину времени и в путешествиях другую половину. Но я был бы рад уехать отсюда ненадолго. Слишком много людей на меня давят.

– Но… Генри говорит, у тебя много дел здесь.

Он качает головой.

– Во-первых, не беспокойся об этом дерьме, хорошо? Это моя проблема.

Что ж, ой. Для того, кто понятия не имеет, как быть родителем, он правильно понимает правило «Оставь это взрослым».

– И в любом случае Генри говорит так, потому что студия звукозаписи давит на него. Но я не готов записываться. Я сейчас должен думать о сотне вещей.

– Они разозлятся?

Он закидывает руки за голову.

– Какая разница. Певцы всегда выдумывают всякий бред. Ты не поверишь оправданиям, которые слышат ребята на студии. «Я не могу сегодня играть, потому что Меркурий в ретрограде» или «у меня заноза в заднице».

Я улыбаюсь скошенному потолку.

– А что насчет этого дома?

– А что с ним? Думаю, я его оставлю себе. – Он перекатывается на локоть. – Скажи, что ты на самом деле думаешь.

– Думаю, будет много проблем и расходов.

– Если я останусь в Калифорнии, я, может, не увижу тебя несколько месяцев. Это нехорошо.

«Правда? Семнадцать лет это тебя устраивало». – Мое сердцебиение учащается, и я задаю ему вопрос, который сжирает меня изнутри:

– Почему ты вообще привез меня сюда?

Его глаза слегка расширяются.

– Потому что ты попросила. То есть Ханна позвонила. Но она бы не позвонила, если бы тебе было куда пойти.

Это объяснение отзывается тупой болью у меня в груди. «Потому что ты попросила». – Злая Рейчел не удовлетворена этим ответом. Что бы случилось, если бы я попросила год назад? Или десять? Он бы прибежал?

В тишине я слышу шепот матери мне на ухо: «Зачем вообще спрашивать?»