Эй вы, братья-князья, тягавшиеся за великое княжение! Стали бы рядом! Как было бы славно!

Но полно вспоминать о прошлом. И тужить о невозможности желанного не время.

Перебирал крепкими ногами конь.

Тучнело ордынцами Куликово поле.

Белоснежный тонконогий арабский скакун легко вынес правителя Золотой Орды на холм, господствующий с юга над Куликовым полем.

– Здесь! – коротко приказал Мамай.

И проворные слуги в мгновение ока возвели светлозолотистый просторный шатер.

Мамай, царевичи, мурзы и вельможи, стоявшие поодаль, принялись внимательно изучать местность. Кто в шелковых, кто в войлочных юртах, но все родились и выросли в степи. Поняли поэтому сразу: московский князь их опередил-обставил. Навязывает свое место боя. Ему удобное, им нет.

Мурзы и вельможи перевели взгляды на правителя.

Мамай колебался.

Если бы не стая этих шакалов и лисиц, что ждала его решения, он, пожалуй, трижды подумал бы, прежде чем принимать здесь бой. Но он столь долго медлил в Донских степях, ожидая союзников, оказавшихся на поверку вероломными, что теперь его осторожность все приняли бы за трусость.

И он держался так, словно все идет по его собственному, а не Дмитриеву замыслу. Как всегда, властно отдавал приказы. А сам думал: упустили из-за своей алчности ордынские ханы московских князей. Радовались: привозят большую дань, дорогие посулы. Богаче, нежели другие русские князья. И вот дожили! Постыдное поражение Бегича. Огромная русская армия. Это поле, не им, Мамаем, выбранное – Дмитрием.

Что ж, дело, слава милосердному Аллаху, поправимое! Войско, которое привел он, больше московского числом. Про умение что толковать. У Мамая – воины. Свои и наемные. Последним плачено золотом. Знают и те и другие: главная награда за поход – впереди, покоится в сокровищнице московских князей, в церковных подвалах и алтарях, в сундуках бояр и богатых купцов-гостей.

Все это обещано воинам. Кроме того, ждут их толпы русских пленников и полонянок. Это тоже разжигает азарт и своих, и наемников. Как львы будут рваться они к русскому золоту! А что у Дмитрия? Половина войска – лапотники-мужики. В жизни не держали ни сабли, ни копья!

Жаль, Дмитрием выбрано поле боя. Но сил хватит для того, чтобы этот досадный промах не сказался на исходе сражения. А все Ягайло с Олегом!

Мамай обернулся. Почтительно приблизился один из вельмож.

Вельможа знал, какие известия и от кого ожидал правитель. Понимая, что сейчас он добрый вестник, смело доложил:

– Гонец от великого князя литовского!

– Где? Позови!

– Я здесь, милостивый хан!

Вельможа чуть схитрил. Это был не посланец Ягайлы, как сначала подумал Мамай. Вернулся гонец, посланный им самим к великому князю литовскому. Но Мамай мысленно одобрил вельможу. Он свой. Всем обязан Мамаю. Предан, как собака хозяину, из рук которого получает корм. И захотел придать вести и вестнику большее значение в глазах высокородных царевичей и высокомерных мурз, тайных завистников и недругов правителя.

– Говори! – приказал Мамай.

Речь гонца была пышна и витиевата. Но Мамай терпеливо слушал.

Конница и генуэзская пехота* выходили в поле. Гонец заполнял тягостное ожидание перед боем.

– Великий князь литовский Ягайло свидетельствует свое почтение и преданность великому царю, повелителю многих народов и стран.

И все в таком роде…

Мамай ждал, когда гонец дойдет до главного: где сейчас Ягайло, сколько с ним воинов, когда будет здесь?

Но из длинной речи гонца было ясно только одно: войско Ягайлы пока в пути.

– Как далеко оно? – осторожно, спиной, затылком чувствуя взгляды царевичей и мурз, спросил Мамай.

– Менее дня пути! – с готовностью ответил гонец.

Мамай был раздосадован. И он, и все остальные понимали: великий князь литовский хитрил. Будет победа – он тут. Если же… Мамай оборвал эту мысль. Милосердный Аллах не допустит поражения своего воинства. Но хорош Ягайло! Впрочем, правитель давно убедился: верить можно только самому себе. И полагаться следует тоже только на самого себя. Любой другой может предать. Из-за страха, зависти, корысти – мало ли причин! Да и может ли быть иначе? Разве сам он не смотрит на других как на средство достижения своих целей? Человек человеку – волк. Это изречение пришло из древности. Он, Мамай, с ним вполне согласен.

У подножия холма лавиной, блещущей клинками сабель и остриями копий, продолжает стремительно мчаться конница.

Прекрасно! Злы и горячи воины. Великий Чингисхан поучал: на охоту следует выезжать с голодными собаками. Его воины давно жаждут хорошей добычи. Ободрались и обносились, что и говорить! Стали коситься на богатые шатры. Только золото и богатства врагов должны приковывать взгляды воинов. Зариться на добро, накопленное своими князьями, разве годится? К чему это может привести?

Царевич Бадык-оглан, тронув коня, приблизился к правителю.

– Местность, что лежит перед нами, вызывает у меня сомнение. Овраги, рощи, реки и ручьи стеснят действия нашей славной конницы. Благоразумно ли принимать здесь бой?

«Принимать»! – отметил про себя Мамай. Не давать бой – принимать! Все, конечно, понимают уязвимость позиции. Ну что же! Он им докажет, что великий полководец способен сражаться и одерживать победы всегда, при любых обстоятельствах.

Помедлив, Мамай сказал:

– Родным дядей этого мальчишки, князя Дмитрия, был московский великий князь Симеон, сын Калиты. У русских он получил прозвище Гордый. Этот гордый князь пять раз приезжал в Орду. На поклон! Униженно выпрашивал для себя и своего рода ханские милости. Так вот, Дмитрий приползет ко мне на коленях! Будет валяться в пыли у моих ног! Лизать сапоги, вымаливая пощаду!..

Голос повелителя делался все надсаднее. Его душила злоба. Усилием воли Мамай овладел собой. Закончил ровным голосом:

– А я посмотрю тогда: оставлять ли его князем или послать убирать верблюжий навоз!

– Он стал слишком силен!

– Силен – да. Но для кого – слишком? Советую помнить, благородный Бадык-оглан, я не Бегич!

Правитель Орды и впрямь был совершенно уверен в исходе похода. Уже давно, вероятно со времен первых прославленных ханов, Орда не выставляла столь грозного войска и против русов, и против всех других завоеванных народов.

Невозможно превзойти великого Чингисхана, подобно тому, как луне – затмить солнце. Но этот поход русские запомнят столь же прочно, сколь поход Чингисханова внука Бату-хана.