– А ты, Михайло Дмитриевич? – продолжал великий князь, поворачиваясь на сей раз к прославленному воеводе Боброку-Волынскому.

Десять лет тот отслужил в Москве. Хаживал воевода, приехавший из Волыни, успешно против Олега рязанского, казанских болгар и Литвы. Михайло Дмитриевич был женат на сестре Дмитрия Ивановича, Анне.

– Согласен, княже! – молвил твердо воевода. – То единственный путь к победе!

Сходно ответствовали и другие советники великого князя.

– Добро! – еще более возвысил голос Дмитрий. – Теперь, братья князья и бояре, други мои, люди старшие и молодшие, – за дело! К утру надобно всем войском быть на той стороне!

– Княже! – воскликнул кто-то. – Мыслимо ли?

– Не токмо мыслимо – необходимо. А стало быть, и пустым разговорам – конец! Перейдем Дон и сложим там головы свои за святые церкви, за православную веру и братьев наших христиан!

Великого князя Дмитрия Ивановича его большие и малые люди знали довольно. Внимал всякому. К тому приучен. С девяти лет рос без отца. Опекали советники, а более всех митрополит Алексий. Но коли, выслушав все мнения, решал, то твердо. И после того споры-разговоры пресекал круто.

Та-та-та! – запели трубы.

Повскакали на коней воеводы и иные начальные люди.

– Подымайсь! Подымайсь! – разнеслось многократным эхом над огромным войском. – Снимаемся, ребята!

Молодцы из степных сторож, коим были ведомы сии места, были посланы искать и указывать броды. Плотники, набрав крепких мужиков, принялись наводить через реку мосты. А ведь Дон не какая-нибудь подмосковная речонка Жабёнка, кою кошка перепрыгнет, а петух и так перейдет.

Бориска точно шальной мотался на коне, подаренном великим князем, разнося княжеские повеления. Отроков и юношей при ставке великого князя находилось множество. Бориска среди них. На злобу и зависть Вострецу, отстраненному за провинность.

Глядел Бориска – может, встретится дед Кирей. Куда там! Разве сыщешь в многотысячном войске малого человека?

Всю вторую половину дня, весь вечер и всю ночь переправлялось русское войско. Мосты, наведенные поспешно, трещали и скрипели – того гляди, разъедутся. А ведь кто умел плавать, кто и нет. Поэтому сутолоку, сколь возможно, старались предотвратить начальные люди, что удавалось с трудом. Крик и ругань плясали над рекой.

– Куды прешь, окаянный?! Ослеп? Люди тут! – кричал сердитый голос.

– А я кто? Корова? Али коза?!

В воду падали. Иные «караул» кричали: помогите, мол! Вытаскивали, шутили.

– Или нарочно? – отплевывался донской водицей вытащенный мужик. – Обормот какой-то наехал конем. Чуток бы и затоптал!

А под самое утро, когда стали гаснуть, растворяясь в светлеющем небе звезды, войско, переправившееся на правый берег Дона, увидело, как огнем занялись мосты. Те самые, по коим они только что шли.

– Что за диво? – изумились многие.

Старые воины, усмехаясь, объясняли молодым:

– По приказу великого князя жгут мосты. Дабы помнили вы, удальцы-храбрецы, – коли побежите от вражеских сабель, кормить вам раков в донских омутах…

Скребли в затылке воины-небывальцы:

– Одна-ако!

На переправе уже утром, к великой радости, Бориска повстречал своего спасителя, инока Александра Пересвета. Верхом на могучем коне стоял он в стороне от общей сутолоки. Задумчиво созерцал крутящуюся густым белым туманом реку. Вспенился, кажись, вышел из берегов от беспримерного людского нашествия Дон.

Пересвет Бориске тоже обрадовался. Ликом, только что сумрачным, посветлел.

– А, крестник! Как здравствуется?

– Лучше всех! – улыбаясь, откликнулся Бориска.

– Цел ли мой подарок?

– Тутоньки! – вытащил из-за пазухи кистень Бориска. – Доброе оружие!.. А ты почто один скучаешь?

– Да вот, брат, взираю на сию реку и размышляю о Руси нашей, прошлом ее и будущем.

Морщит Бориска лоб, вспоминает:

– Кажись, из Дона шеломом воду чаял испить Игорь-князь. Да не вышло что-то…

Улыбается Пересвет наивным Борискиным познаниям:

– Али слышал?

– Старик гусляр сказывал-пел о том однажды великому князю. Я поблизости случился. Мало, однако, уразумел.

– На половцев-кочевников, что тревожили Русь до ордынцев, ходил тогда князь новгород-северский Игорь Святославич. С братом Всеволодом трубчевским, прозванным Буй Туром, племянником Святославом рыльским и со своим сыном Владимиром путивльским. Рекут*, тщился* вернуть дедину* свою – земли и город, принадлежавшие его родному деду, Олегу Святославичу черниговскому. Не во все времена, милок, лежала придавленная, как ныне, под Ордой, Русь. Некогда была грозным государством. Простиралась от далеких северных краев до самых теплых морей – Сурожского* и того, что ныне зовется Русским. Там, у этих морей, в одно из коих впадает Дон, находилась Тмутаракань*, Игорева дедина. Оттого и иносказательные его слова: «Хочу свою голову сложить либо испить шеломом Дону».

Внемлет Пересвету, широко раскрывши очи, Бориска. Любопытствует с жадностью:

– Оплошал чем Игорь-то князь?

– Вишь, вылезла тут старая, уже в ту пору злая наша хвороба. Все себе похотел. И чести, и корысти. Пошел на половцев тайком от великого князя киевского. Мол, сами с усами. Управимся! И управились. Токмо не он с половцами, а они с ним.

Вздохнул Пересвет. Помолчал. Продолжил:

– Обширны и богаты наши земли. Люди крепки. А раздоры и вражда губят. Каждый – себе. Заповедь о любви к ближнему забыли. Обо всех мало радеем. И то более на словах. Говорим одно – делаем другое. И привыкли к тому. Будто так и надо. Вот в чем беда!

И другая тоже. Чтобы все было по-княжьему. А кто поперек, того – в дугу. А то и вовсе в сыру землю. С мертвым ослушником, известно, хлопот менее, чем с живым. Лежит себе, в деревянную сорочку одетый, помалкивает! А другим урок! Придержи язык, коли жить хочешь. Сиди смирно. Что велено – исполняй. И умишком своим сирым не возносись. Ино накладно будет! За тебя думают большие люди. В ноженьки им за то поклонись. И работай-трудись на них в поте лица!

Оробел Бориска. Пересвет улыбнулся:

– Выше голову, парень! Глядишь, обойдется. Теперь же первейшее дело – тут я с великим князем Дмитрием заодно – остановить татар безбожных, проклятье и беду нашу. А коли Бог даст, и побить!