Мамай говорил нарочито громко. Дабы слышали все и разнесли потом его слова, сказанные на поле боя, по всему свету. Известно: у славы победителя вырастают крылья.

Гудела, стонала Русская земля под копытами ордынской конницы. Кажется, конца и края ей нет! С удовлетворением наблюдал Мамай движение своего войска. Два долгих года готовился к этому дню. После поражения Бегича на Боже он в ярости совершил несколько кровопролитных набегов на русские окраины. Но быстро понял: пустая трата времени и сил. Запасся терпением. Стал готовиться к большому – нет, великому! – походу на выходящую из повиновения Москву.

Поравнявшись с холмом, многие воины потрясали копьями, махали саблями, приветствуя правителя. Они скалили в улыбке зубы. Кричали что-то лихое – слова тонули в общем гуле.

– Посмотрите на этих воинов! – Правитель поднял руку, указывая на стремительный поток конницы. – Враги называют их псами, вскормленными человеческим мясом. Прекрасно! Овца хороша в котле. Воину предосудительно быть овцой!

Мамай видел: вместе с Бадык-огланом его слушает вся знать Орды, собравшаяся у шатра. И он снова говорил, рассчитывая на то, что его слова будут разнесены далее, дойдут до ушей иных правителей. Слишком долго оставался он в тени. Слишком часто на людях распускал крылья какой-нибудь ничтожный чингисид, которого он, Мамай, сам посадил на ордынский трон. А он, вершитель судеб, вынужден был внешне довольствоваться скромной ролью приближенного. Теперь, особенно после победы над Дмитрием, все пойдет по-иному. Он соберет в единый кулак расползающиеся ордынские владения. Станет единоличным правителем и главой всего, как говорили в старину, народа, живущего за войлочными стенами, а также правителем многих чужеземных городов, народов, стран!

Так или примерно так думал Мамай, бывший темник Золотой Орды, вопреки установившимся правилам целившийся занять высокий ханский престол.

Улучив минуту, подошел вельможа:

– Есть новость!

Живо обернулся Мамай. Ягайло? Олег рязанский?

– Наши люди доносят: переправив свое войско через Дон, князь Дмитрий приказал сжечь мосты, уничтожить переправы, испортить, насколько возможно, броды…

Мамай был снова раздосадован. Во-первых, опять нет вестей о союзниках, которых он втайне все-таки ждал. Во-вторых, об этом едва ли следовало докладывать при всех. Враг, который боится, что его воины могут разбежаться, – слабый враг. Велика ли честь одержать победу над таким противником?

– Прекрасно! – сказал Мамай, скрывая досаду. – Князь Дмитрий сам приготовил своему войску мешок. Аллах всемогущий и милосердный поможет нам достойно воспользоваться этим!

У подножия Красного холма появилась группа всадников. По ярким одеждам хан узнал командира генуэзских воинов. Галопом они гнали коней вверх, к шатру. Мамая охватило беспокойство. В чем дело? Что могло случиться? Почему начальники иноземцев покинули поле предстоящего боя и прискакали в ханскую ставку? С добрыми вестями так не ездят!

Все, кто находился подле ставки правителя, повернулись в сторону приближающихся всадников, пытаясь угадать, что за причина могла погнать их сюда в столь ответственный час.

Командир генуэзцев – огромный, с черными усами и волосами – чуть не налетел на Мамая конем.

– Господин, времени нет! Буду краток. Мои воины говорят, что противник много сильнее, чем они ожидали. Они требуют увеличить плату, иначе…

Узкие глаза Мамая сузились еще более. Четче обозначились выступающие скулы. Мамай стиснул зубы, стараясь подавить охватившие его гнев и ярость. Приказать бы сварить живьем этого волосатого буйвола вместе со всем его высокомерным стадом! Содрать кожу так, чтобы сдохли от боли! Такой базар на поле боя! Позор!

Но Мамай сдержал себя. Милостиво улыбнулся:

– Передайте своим доблестным воинам, – правитель избежал насмешки даже в этих словах, – я втрое увеличиваю жалованье. Надеюсь, это их удовлетворит?

– Вполне! – просиял генуэзец. – По правде, на такую щедрость они едва ли рассчитывали! Но это ваше слово, хан?

– Разумеется!

Столь же поспешно генуэзцы скатились с холма, вздымая клубы пыли.

Царевичи и мурзы прятали ухмылки. Мамай понимал, что должен выразить вслух свое отношение к происшедшему. Он слегка развел руками.

– Аллах всемогущий и милосердный! И этих свиней, этих вонючих животных я вынужден держать в своем войске! – Мамай сделал многозначительную паузу. И закончил угрожающе: – Но лишь до поры!

Царевич Бадык-оглан рассмеялся, блеснув сахарными зубами.

– Эти неверные поразительны! На краю могилы просят надбавки к жалованью!

Мамай на этот раз был вполне согласен с царевичем. Но упоминание о могиле его покоробило. Он сказал торжественно:

– Давайте же, правоверные мусульмане, испросим у нашего небесного покровителя победу над неверными!

Все спешились. Засуетились слуги, расстилая молитвенные коврики. Мамай, царевичи, мурзы, вельможи и слуги опустились на колени и принялись, совершая необходимый ритуал, молиться.

Первым, как и следовало, поднялся Мамай. Оглядел поле, где вот-вот должно было начаться сражение, столь важное для него.

Море голов, ощетинившееся копьями, колыхалось у подножия холма. Вдали он увидел четкую границу, пролегшую между его войском и воинами московского князя. Ему показалось, что среди множества стягов и знамен он видит черное с золотым ликом знамя великого князя Дмитрия.

– Передайте воинам, – сказал громко, – за голову московского князя, живого или мертвого, – щедрая награда!

Большое расстояние приятно искажало представление о силах противника.

Отсюда, с Красного холма, собственное войско, стоявшее поблизости, представлялось поистине огромным. Каким, впрочем, оно и было на самом деле. А Дмитриевы воины, находящиеся в нескольких верстах впереди, выглядели куда как менее внушительно.

Мамай высоко вскинул голову и простер руку в сторону Куликова поля:

– Во славу Аллаха всемогущего и милосердного – вперед!

Царевичи, мурзы, вельможи склонили голову в знак повиновения. И, развернув коней, ринулись вниз, к войску. Начинать сражение.

Но такому, видимо, всемогущий Аллах судил быть дню, что повелителю Золотой Орды, его величию, выпадали сегодня испытания. Едва он успел опустить грозно выброшенную руку, как на холм стал торопливо взбираться всадник в расстегнутой рубахе, без шапки, красный от возбуждения.

Мамай грозно свел брови и сжал кулаки, распаляясь лютым гневом. Этого еще недоставало! Рязанский перебежчик, оказавшийся совершенно бесполезным, своим неуместным появлением поганил святую минуту. Выяснилось: в Москву ему заказана дорога – знают как облупленного. Тож с Рязанью. Великий князь Олег умен и хитер. Проведал, где успел побывать его гонец.