Как и перед созданием империи, немецкое общество захлестнула волна эмоций, направленных против сложившейся системы европейского равновесия. На этот раз в унисон с националистами выступал и сам кайзер, который при каждом удобном случае произносил воинственные и непродуманные речи, провоцировавшие Британию. В 1904 г. Англия, уладив свои колониальные противоречия с Францией, заключила с ней «Сердечное согласие» (Антанту). После того как Вильгельм в 1905 г. неудачно пытался добиться союза с Россией, последняя через два года подписала договор с Англией о разграничении их сфер влияния на Среднем Востоке. Германия оказалась политически изолированной. У нее оставался только австрийский союзник, который явно слабел и представлял для Германии скорее бремя из-за своей агрессивной балканской политики.

Призрак войны витал в воздухе, и шеф немецкого генштаба Альфред фон Шлиффен в 1905 г. начал разработку плана ведения войны на два фронта, которой, как стало ясно, избежать не удастся. Поскольку военно-промышленного потенциала Германии было для этого явно недостаточно, то Шлиффен предложил следующее. Исходя из того, что России ввиду огромной территории и плохой дорожной сети потребуется около двух месяцев, чтобы сконцентрировать армию и начать наступление, Шлиффен предполагал, оставив на восточной границе заслон, сосредоточить все силы против Франции, вступить на ее территорию через нейтральную Бельгию, окружить и уничтожить французские армии севернее Парижа, а затем начать наступление на Россию. Этот план, который не обсуждался ни с командованием военно-морского флота, ни с руководителями немецкой дипломатии, был хорош с чисто военной точки зрения, но содержал несколько роковых элементов. Во-первых, тот автоматизм, с которым Германия в случае разрыва отношений с Россией должна сперва напасть на Францию. Во-вторых, сознательное нарушение бельгийского нейтралитета, а поскольку его гарантировала Англия, то это делало ее войну против Германии практически неизбежной.

Но тучами затянуло не только внешнеполитический, но и внутриполитический горизонт, на котором нарастала нестабильность. Социал-демократия с каждыми новыми выборами в рейхстаг усиливала свои позиции, став в 1912 г. его сильнейшей фракцией. Профсоюзы все чаще устраивали забастовки рабочих. Всю страну всколыхнул Цабернский скандал, когда военщина показала штатской Германии, кто является в рейхе хозяином. В эльзасском городе Цаберн командир гарнизона приказал арестовать и предать военному суду нескольких жителей, требующих вернуть эту территорию Франции. Однако он не имел на это права, поскольку такие вопросы находились в компетенции полиции. Военное и политическое руководство Германии вплоть до канцлера Теобальда Бетман Гольвега не только не наказало нарушителя закона, но даже попыталось обелить его перед возмущенными депутатами рейхстага.

Внутренняя напряженность неотвратимо нарастала. Поэтому известие об убийстве австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в боснийском городе Сараево 28 июля 1914 г. подействовало как гроза, разразившаяся после угнетающего затишья. Патриотический угар, охвативший массы и партии, включая социал-демократов, этот «дух 1914 года», вполне объясним с точки зрения социальной психологии. Это была реакция как на внешнеполитическое давление, казавшееся невыносимым, так и на утрату в предыдущие годы чувства национального единения.

Выступая в рейхстаге 4 августа 1914 г., Вильгельм II заявил: «Я не знаю больше никаких партий, я знаю только немцев». Слова кайзера отражали тот общий национальный энтузиазм, который охватил почти все население, уверенное в справедливости войны со стороны Германии. Впрочем, такие же настроения царили в Париже, Лондоне, Санкт-Петербурге. Немецкие политические партии, включая большинство социал-демократов, отложили свои разногласия и единодушно проголосовали за кредиты на ведение войны, которая, как считали во всем мире, закончится через два-три месяца. На это была рассчитана и стратегия немецкого командования, понимавшего, что Германия с ее ограниченными ресурсами не в состоянии вести длительную войну на два фронта.

Но план Шлиффена сразу дал осечку. Наступление немецкой армии через Бельгию на Францию было остановлено на реке Марна, с берегов которой уже был виден Париж. Причиной такого провала стала слабость правого фланга германской армии. Вопреки расчетам Шлиффена, его преемник на посту начальника генштаба Гельмут Мольтке-младший, не обладавший талантами своего великого дяди, укрепил прежде всего левый фланг в Эльзасе, чтобы не дать французам возможности вторгнуться в Южную Германию. Уже в октябре война на Западе стала позиционной. От швейцарской границы до Северного моря протянулась линия окопов, траншей, рядов колючей проволоки, которая в основном так и осталась неизменной до осени 1918 г., несмотря на многочисленные кровопролитные попытки обеих сторон прорвать фронт противника.

На Востоке русская армия, не закончив полной мобилизации, по просьбе французов перешла в наступление и заняла часть Восточной Пруссии. Спешно вызванный из отставки 67-летний генерал Пауль фон Гинденбург сумел разгромить русские корпуса близ Танненберга и на Мазурских озерах. Но главная заслуга в победе принадлежала начальнику его штаба, генералу Эриху Людендорфу. На Восточном фронте, в отличие от Западного, война носила более маневренный характер, а союзная немецкой австро-венгерская армия не раз оказывалась на грани полного поражения.

Война на Востоке закончилась после двух русских революций 1917 г., когда по условиям грабительского Брестского мира немецкие войска заняли Прибалтику, Украину, Южную Россию и вышли к предгорьям Кавказа.

Война непредвиденно затянулась, и первоначальное воодушевление скоро угасло. Правда, священники в бесчисленных проповедях и профессора национально-либерального толка в своих лекциях пытались подогреть этот энтузиазм, заявляя, что враги Германии являются воплощением сатанинских принципов, а рейх — исполнителем Божьей воли. «Меч победит деньги» — таков был лейтмотив немецкой пропаганды. Массовые националистические организации переживали свой звездный час. Пангерманский союз, созданная в 1917 г. Отечественная партия и другие крикливые группы соревновались между собой в аннексионистских аппетитах, демонстрируя патриотизм, доходящий до мании величия. Им вторили Союз немецких промышленников и военная верхушка, мечтавшие о немецких границах от Ла-Манша до финского залива и Черного моря.

Но внутреннее положение Германии неуклонно ухудшалось. Несмотря на введение жесткого рационирования продуктов, их явно не хватало. В этом отношении встречались и весьма непродуманные меры: Так, в начале 1915 г. правительство, обеспокоенное резким сокращением запасов картофеля, распорядилось провести массовый убой свиней, главных потребителей картофеля. С присущей немцам обстоятельностью была проведена широкая пропагандистская кампания, в ходе которой экономисты и журналисты объявили свинью «внутренним врагом» империи, поедающим годное людям продовольствие. В результате весной было забито около 9 млн. свиней, а уже к концу года возникла нехватка мяса, особенно сала и жиров.

Поэтому в годы войны широкое распространение получили суррогаты: брюква вместо картофеля, маргарин взамен масла, сахарин заменил сахар, а зерна ржи или ячменя — кофе. Это вело к ухудшению питания. Если до войны пищевое потребление в Германии составляло около 3500 калорий в день, то к 1918 г. оно сократилось до 1500–1600 калорий.