Грянула эпидемия гриппа, подкосившая папу и меня. На помощь, как всегда, пришла Ольга. Удивительная женщина! Заботу о моем отце или обо мне еще можно объяснить. Но как она, Ольга, ухаживала за Викой! Зная об аборте, моей изрыгнутой ненависти, Ольга кормила Вику с ложечки, обтирала разведенным спиртом, когда температура зашкаливала, под ручки водила в туалет.

Мы пошли на поправку, сидели на кухне с Олей. Едва встав на ноги, Вика помчалась на работу. Папа спал, мы с Олей пили чай.

Я в неоплаченном долгу перед Олей, я всегда испытывал и буду испытывать до конца дней огромную благодарность к ней. Наверное, это читалось в моих глазах.

– Перестань смотреть на меня как пригретый щенок, – сказала Оля. – Главное, – она перекрестилась и постучала по столу, – что у Максим Максимыча нет осложнений. Пневмонии точно нет, кардиограмма без изменений. Пронесло. А вы-то с Викой – молодые лоси, как с гусей вода.

– Оля! Оля…

Я не мог найти слов. Да они и не требовались. В отличие от Вики, моя первая любовь все понимала без слов. И еще обладала чувством юмора, которое всегда меня ставило в тупик: то ли в шутку, то ли всерьез – я понять не мог.

– Что у нас со счетами на воду? – спросил я.

– Совсем охренели. Нарисовали мне девять кубов горячей.

– Оля, это мои кубы. После той ночи я больше часа стоял под душем.

– Это понятно. Хотя я тебе русским языком написала: поесть лапши, аспирин выпить, а не мыться. Нашелся чистоплотный!

Я расхохотался, так и не сообразив, шутит Оля или говорит серьезно. И предложил протекцию в лице Екатерины Ивановны, которая давно держит коммунальщиков на коротком поводке. Соседи и приятели Екатерины Ивановны платят за коммунальные услуги много меньше тех, кто не имеет чести быть в доверенных лицах нашего главбуха.

Когда Оля уходила, мы обнялись. Мне показалось, что она прильнула ко мне с нежностью. Я растерялся, но через секунду Ольга отстранилась и напомнила:

– Не забывай про витамины для Максима Максимовича.

Вечером пришла Вика и допытывалась, сколько я заплатил Ольге.

Шли дни, похожие друг на друга, как дождевые капли, и такие же пресные и безвкусные, как эти капли. Мы сосуществовали: я в глухой обороне, отгородившись от атак жены стеной молчания или едких комментариев, Вика не оставляла попыток вывести меня на путь истинный. Она не замечала, что, по сути, выдвигает мне претензии: ты не то, ты не се, ты не так, ты не этак.

Как-то я не выдержал, издевательски предложил:

– Давай куплю тебе электропилу?

– Зачем? – удивилась Вика.

– Облегчить, автоматизировать твой труд по пилению меня. Ты ведь знаешь, как говорят: «пилит жена» и «пилит мужа». Это про тебя. И еще. Один из рассказов Чехова начинается со строк, что человек умер от двух распространенных на Руси причин: сварливой жены и водки. Это не про меня ли?

Викины приступы моего перевоспитания становились все реже. Жена выматывалась на работе. Она мысленно все время пребывала не дома, а у себя в офисе. А мне хотелось, чтобы она оставляла за порогом свои служебные проблемы, входила в дом прежней Викой, чьи заботы касаются только меня и папы.

Несмотря на то что работала как проклятая, Вика стала лучше выглядеть. Она поменяла гардероб, регулярно посещала салон красоты, на полочке в ванной выстроилась батарея кремов и лосьонов. Знакомые и родственники отметили, что Вика похорошела. Но меня это не радовало – отлакированная Вика потеряла индивидуальность и стала клоном тысяч бизнес-леди с их примитивными стандартами. Кроме того, внутреннее и внешнее преображение Вики было лишним подтверждением того, к чему, как я полагал, мы катились. Через некоторое время моей успешной жене неизбежно придет в голову, что не с тем связалась. Зачем ей рядом лузер, неудачник? Ей захочется миллионера. Чтоб не просто дом за городом, а вилла в Ницце. Чтоб не просто «бентли», а парк автомобилей. Чтоб иметь личную косметичку, массажистку и еще чего они там желают – девушки, продающие внешность за красивую жизнь.

Как ни странно, пугающая перспектива нисколько не подвигла меня на то, чтобы изменить собственную профессиональную жизнь, хотя возможности имелись. Напротив. Я уперся рогом – не уйду с завода, пальцем не пошевелю, чтобы соответствовать идеалу моей жены. Это походило на протестное голосование, когда озверевший народ голосует за кого попало, но только не за тех, кого навязывают. Я устал, чертовски устал от проблем с женой. По складу характера я не любитель острых эмоциональных ощущений и психологических загадок, которые требуется решать, забросив производственные дела. Единственный период в моей жизни, когда свет померк и я мог думать только о женщине, – это когда хотел во что бы то ни стало жениться на Ольге. Но я был тогда сопляком с бушующими гормонами. Теперь же Вика меня, здорового и крепкого, умного и циничного мужика, вкалывающего до седьмого пота, тянула в противоборство воли и психики. Вика, глупая, не понимала, что победы ей не одержать. Но измотала она мои нервы нешуточно. Я устал.

* * *

Рассказывать о том, как выгнал жену из дома, противно и неприятно. Однако никуда не деться – без финальной сцены кино не кино.

Надеюсь, никто не заподозрит меня в том, что хотел молодую жену подсунуть старенькому папе в утешение. А если заподозрит и вздумает мне сообщить, то ему придется сильно потратиться на вставные зубы и лечение переломов конечностей.

Я точно знаю, что папу сорвало. Именно так – его сорвало, а не он сорвался. Он потом плакал и каялся, говорил, что затмение нашло. Верю на сто процентов. Затмение находит на всех мужиков, в том числе на любящих мужей, одуревающих от сексапильности случайно встреченной телки. Другое дело женщины, жены в частности. Они – якорь, они должны быть мудры, потому что надежда и опора, повторюсь – якорь. Вике не хватило ума понять и простить жалкий порыв моего отца – умирающего, в сущности, человека. Вика не обратила все в шутку, не сгладила, не перевела разговор на другое. В конце концов, не попеняла ласково, не пожурила, как поступают с малыми детьми. Мой папа давно ребенок – неужели это трудно заметить? Да что там! Открытым текстом я говорил жене, что давно превратился в отца собственного папы. Нет! Она устроила пошлейшее представление под названием «свекор домогается невестки». После первого инфаркта отец потерял способность даже мамы домогаться. Я однажды нечаянно подслушал, как они шутят по этому поводу. Точнее, шутила мама, и в ее словах было столько любви, в сравнении с которой все постельные утехи ничто.

Меня взорвало. Нет, не взорвало, я взорвался. Все накопившееся, утрамбованное и спрессованное усилиями воли, вырвалось наружу. Гнойник, который Вика взрастила в моей душе, прорвало. Я захлебнулся мерзкой жижей и потерял власть над собой.

Оправдываться бессмысленно, хотя и подмывает. Ударив жену, я на девяносто процентов сдержал силу. Но этого хватило, чтобы Вика полетела на пол, перепугалась до крайности. Вид жены, на карачках ползущей по квартире, слегка протрезвил меня. Но Вика вздумала искать защиты у папы, которого минуту назад обвинила в смертном грехе.