Я выкинул жену из дома.

О моих последующих переживаниях распространяться не буду. Кому они интересны? Да и касаются только меня, неудачника по всем статьям.

Через месяц после ухода жены Виктор поменял работу. Закрытие завода, как объявили владельцы, вопрос ближайшего времени, Виктор не хотел присутствовать на похоронах предприятия, в которое вложил столько сил. Ему единственному сделали предложение – аналогичная должность на современном комбинате в соседней области. Остальные управленческие кадры, с точки зрения хозяев, интереса не представляли. Виктора никто не осудил – большинство коллег были пенсионного и предпенсионного возраста, а у Виктора вся жизнь впереди.

Жизнь в квартире, где каждая вещь напоминала о Вике, хождение по улицам, где то и дело мерещилась жена, идущая впереди или навстречу, превратились в мучение – как постоянная боль, от которой нет избавления. Враки! Ольга говорила, что нет такой боли, с которой медицина не могла бы справиться.

С Ольгой Виктор и советовался по поводу своих планов. Главной проблемой был отец. Ольга сказала, что перевозить Максима Максимовича, вырывать из привычной обстановки нельзя.

– Ты будешь с утра до вечера торчать на работе, а он томиться в чужой съемной квартире. Пусть остается на насиженном месте, я присмотрю за ним.

– Иными словами, ты одобряешь мое решение резко сменить жизненный вектор?

– Я тебе не жена, чтобы одобрять или не одобрять. Тебя волнует отец, я говорю, как лучше сделать.

– Оля, у меня будет приличная зарплата, давай буду оплачивать тебе уход за папой? Пожалуйста, отнесись к моим словам трезво! И не обижайся! Я понимаю, что мы для тебя, как и ты для нас… практически члены семьи…

– Не распространяйся, – перебила Оля, – не мети хвостом. Когда уход за Максимом Максимовичем потребует много времени, будешь оплачивать. А сейчас – рано. Ты отцу уже сказал?

– Нет, сначала хотел с тобой поговорить.

Оба прекрасно понимали, что «поговорить» означало просьбу о помощи. И Оля, как всегда, не отказала в помощи.

Максим Максимович, выслушав сына, растерялся и испугался, но быстро справился со своим страхом одиночества, горячо поддержал. На современном предприятии для Витеньки, конечно, откроются большие возможности и перспективы. Вот и Вика хотела, чтобы он сменил работу.

Немой вопрос: «Вика?» – не сходил с лица Максима Максимовича, хотя вслух отец не решался спросить о невестке.

– Папа! – строго сказал Виктор. – Ты должен хорошо уяснить одну вещь! К разрыву шло давно. Это наши с Викой отношения. Наши! – подчеркнул сын. – Не твои отношения с невесткой, не отношения между нами троими, а только между мной и Викой. Твое участие никоим образом не могло повлиять на то, что происходило между нами. Запомни, пожалуйста, это твердо и давай больше не возвращаться к данной теме.

Теперь у Виктора была служебная машина, на которой он приезжал домой по выходным. Езда по ночной пустой дороге – двести километров на приличной скорости под приятную музыку – доставляла удовольствие. Праздное пребывание дома тяготило, но было неизбежным. Виктор большей частью спал – в субботу и воскресенье вставал после полудня. В субботу делали с отцом закупки продуктов, в воскресенье Виктор старался уехать после обеда. Дома его давили стены, квартира казалась выставкой похоронных принадлежностей – словно здесь была погребена их с Викой любовь.

Работа – лучшее лекарство от душевных невзгод. Какая работа – неважно. Рыть канавы, бросать уголь в топку, писать компьютерные программы, командовать на плацу – главное, чтобы не оставалось сил и времени переживать любовный крах. А дома у Виктора этого свободного времени оказывалось навалом – переживай, не хочу. Он и не хотел, поэтому маялся дома, стремился поскорее уехать.

Новое предприятие технологически отличалось от старого, как автомобиль от телеги. Коллектив ничего общего с семьей не имел – каждый сам за себя. Сотрудники на западный манер излучали оптимизм, уверенность и глубокие знания. Речь пересыпали модными словечками и англицизмами. После родного завода, как из дома престарелых, Виктор перенесся в молодежный лагерь честолюбивых сверстников. Это приятно будоражило кровь, хотя он сразу позиционировал себя женатиком, каждый выходной рвущимся к любимой супруге. Даже стал носить обручальное кольцо, хотя прежде оно валялось в тумбочке. Виктор не терпел внешних атрибутов социального статуса. Зачем кольцо? Кому-то демонстрировать или самому помнить, что женат? У меня память хорошая. Но теперь вернулись юношеские страхи перед женщинами. Впрочем, не особо острые. Ни на думы о Вике, ни на мечты о симпатичных сослуживицах не хватало мысленного пространства. Требовалось быстро войти в дело, принимать решения, каждое из которых новые коллеги рассматривали под микроскопом. Он снял однокомнатную квартиру, ее хозяйка за дополнительную плату делала раз в неделю уборку, стирала белье, утюжила ему сорочки. Он приходил поздно вечером в эту холодную чистую берлогу, варил пельмени или сардельки, ужинал, читая книгу, ложился в постель, еще немного читал и отрубался – засыпал при свете настольной лампы на прикроватной тумбочке. Иногда среди ночи вскакивал – куда делась Вика, почему не чувствует ее нежного тепла? Садился на постели, стирал со лба испарину, брал книгу, ложился и заставлял себя вникать в смысл текста, пока снова не смаривала усталость, не слипались глаза.

Прошло полгода. Виктор ни разу не встретился с Викой, не разговаривал с ней по телефону, не слышал о жене, не получал о ней никаких известий. Словно и не было Вики. Была ли? Конечно, была. Потому что маленький зверек, который сидит у него в груди и постоянно грызет сердце, не мог присниться. Наверное, Вика скоро выйдет на связь, попросит развода. Что-то тянет. Не складывается у новоявленной бизнес-леди красивая жизнь? Подождем, мы не торопимся.

За шесть месяцев Виктор сумел завоевать и упрочить авторитет на предприятии и, что еще важнее, у владельцев холдинга. Виктор не чурался корпоративов, дней рождения и прочих мероприятий, отмечаемых исключительно в ресторанах, и если присутствовал, то вел себя раскрепощенно и браво. Но чаще отсутствовал, потому что гулянки (выражение его тещи) приходились на выходные, а все знали, что ему нужно ехать в родной город – к жене и больному отцу. Когда спрашивали про жену, Виктор как бы и не врал, называл фирму и должность Вики, с такой должности вмиг не сорвешься. А про папу – так и чистая правда.

Максим Максимович очень сдал за это время. Возможно, Виктор не замечал бы, как стремительно дряхлеет отец, если бы видел его каждый день, а не только по выходным. Речь отца скуднела, память буксовала, руки дрожали, появились старческие суетливость и хлопотливость. Видеть, как папа умирает, если не физически, то интеллектуально, как он под разными предлогами отказывается играть в шахматы или в преферанс, потому что не может сложить в уме комбинации и следовать им, как он ищет «серенькие носочки, которые вчера постирал», или выдавливает на зубную щетку крем для бритья, перепутав с зубной пастой, – видеть все это Виктору было досадно и больно.