Отсюда и ее писательство. Выдуманный мирок Мэгги, где каждый говорит и делает то, что она хочет (и то, что она сама хотела бы делать, но не делает). Счастливые концовки от Мэгги Келли — о чем она мечтала, но чего не случалось в ее жизни. Ей не хватало смелости жить так, как хочется.

И сегодня вновь зашевелилась проклятая трусость. Мэгги настолько поддалась этой слабости, что позволила Сен-Жюсту взять на себя роль хозяина, а сама исполняла роль безымянной уборщицы. Жалкая трусиха. Но она не вернется в гостиную, пока этого не потребуется, и можно сколько угодно убеждать себя в том, что вечеринка но поводу окончания книги очень «веселая». Ну да. Как зубная боль.

Она любила людей. Вроде как. По одному. Но развлекать каждого? Нет. Это не для Мэгги, хотя ее считают прекрасной хозяйкой, а Табби и Берни находят ее веселой и очень компанейской.

Если бы они знали, что именно за это хочется всех разогнать и спрятаться в своей норе.

Эти вечеринки — часть ее терапии. «Взаимоотношения с людьми», цитируя доктора Боба, совершенно необходимы для ее психического здоровья. Ничего удивительного, что она до сих пор не пригласила его на одну из таких терапевтических оргий.

Мэгги сердито скомкала бумажные салфетки, чтобы выбросить их в мусорку.

— Сюрприз!

У Мэгги перехватило дыхание. Она подпрыгнула бы от неожиданности на добрый фут, если бы не Кёрк, который крепко обнял ее за талию. Мэгги закрыла глаза и оперлась руками на стол.

— Пусти, Кёрк. Это не смешно.

Мозги у него отключились, зато зашевелилось либидо, он впился губами ей в шею и прижался бедрами к ее заду.

— М-м-м, какая ты вкусная. Чуть-чуть кетчупа, капля горчицы, и у меня будет собственный Мэгги-бургер.

Мэгги знала, что написала бы в ответ на это. «Отвали, урод».

— Кёрк, я же сказала, пусти. Во-первых, стол упирается в живот, во-вторых, меня от тебя тошнит.

— Но это же не так, Мэгги, — возразил Кёрк, однако выпустил ее. Она выпрямилась, повернулась и уперлась ладонями в его грудь. — Ты покраснела, — произнес он таким тоном, будто хотел сказать «я тебя возбуждаю, крошка».

— Я убираюсь, Кёрк. Если хочешь, можешь помочь. Если нет — выйди вон отсюда.

…Из моей квартиры, из моей жизни, из моей солнечной системы.

Но Кёрк Толанд понимает намек, только если написать на бумажке, обернуть ею камень и запустить ему в лоб.

— Хорошо, я помогу. — Он забрал у Мэгги мусорный мешок и заглянул внутрь. — Слушай, у тебя там вилки. Разве ты не оставляешь пластиковые приборы?

Мэгги ущипнула себя за переносицу.

— Нет, нет и нет. Они потому и называются одноразовыми, чтобы их выбрасывали. Если бы мне хотелось мыть ножи и вилки, я подала бы те, что лежат в ящике.

— Хорошо, только ты никогда не разбогатеешь, если будешь все выкидывать, — покровительственным тоном произнес Кёрк. Мэгги сразу представила, как он аккуратно собирает два десятка желтых пластмассовых вилок. — Ты знаешь, в детстве у нас был тостер, который мы сначала выключали, а потом вилкой доставали из него тост. Конечно, мы могли купить новый. Но и этот все еще работает. Двадцать лет, Мэгги. Так поступают Толанды, и именно поэтому у нас есть деньги.

— Здорово! Только жаль, что эта история слишком длинна, чтобы вышить ее крестиком на подушке, — съязвила Мэгги, подавая ему охапку вилок. — Хотя можно перефразировать. Я же писатель. Как тебе: «Если вас сразу не убьет током, вы можете разбогатеть». Нет? А откуда у вас яхта, частный самолет, домик в Хэмптонсе, семейный лимузин? Вы скопили столько денег потому, что не покупали новые тостеры?

— Не передергивай. Тостер я взял для примера. Вилки — еще один пример.

— И наследство от дедушки Толанда, около пятидесяти миллионов баксов. Тоже где-то затесалось.

Кёрк бросил мусорный мешок на стул и подошел к ней.

— Почему мы ссоримся, Мэгги?

— Понятия не имею, — честно ответила она. — Прости, Кёрк. У меня были тяжелые дни.

Он сделал еще шаг и положил руки ей на плечи.

— Я помогу тебе расслабиться. — Кёрк не слишком умело помассировал ей мышцы своими длинными пальцами, затем склонил голову и мягко выдохнул Мэгги в ухо: — Давай, дорогая. Нам же хорошо друг с другом. Не отказывайся.

Мэгги закрыла глаза, отзываясь на его прикосновения. Уже давно никто не касался ее, а ведь она живой человек, не деревянная чурка, и ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь обнимал ее. И любил. Но только не Кёрк.

— Хватит. — Она оттолкнула Кёрка, вынырнула из-под его рук и убежала на кухню.

Он пошел следом, остановился в дверях и прислонился к косяку.

— Я чуть не уломал тебя, да, Мэгги?

Нужно отдать ему должное — он умел хорошо выглядеть. Прекрасно одет, в отличной форме. Но Мэгги не желала возвращать Кёрка, потому что когда он говорил, ей хотелось придушить его, а если он уходил куда-то, всегда изменял.

Она прошлась тряпкой по столешнице и начала протирать стойку.

— Как там говорится, Кёрк? Чуть-чуть не считается? Если промазал, то неважно, насколько промазал.

— Хорошо. Тогда два попадания из трех. — Он оттолкнулся от косяка и направился к Мэгги.

— Кёрк, перестань. Давай не будем. Пусть все останется в памяти.

— Память не согревает по ночам, Мэгги. — Кёрк снова попытался обнять ее.

— Вообще-то на дворе апрель, — проговорила она прямо в его грудь. — Вполне тепло.

Он потерся подбородком о ее макушку.

— А помнишь январь, Мэгги? У меня дома? Горячую ванну на террасе? Вино, мягкая музыка, звезды над головой…

Да. Это было неплохое воспоминание. Мэгги слегка расслабилась, хотя знала, что не позволит Кёрку вернуться в ее жизнь, но ведь немного ностальгии не повредит, верно? И вообще последние две недели были слишком бурными. И он не представляет себе насколько. Просто крыша ехала. Разве нормально размышлять о том, нужен ли презерватив для занятий сексом с плодом собственного воображения?

— Мэгги, — позвал Кёрк. Она стояла молча, не двигаясь.

— Я не… нет.

В ней еще осталась частичка разума, которая говорила — нельзя ложиться в постель с Кёрком и в то же время думать о губах Вэла Килмера… так похожих на губы Сен-Жюста.

Голос Шона Коннери. Впалые щеки Клинта Иствуда. Глаза Пола Ньюмена. Губы Вэла. Горячая ванна Кёрка. Сен-Жюст со своим моноклем.

Она почувствовала, что без судейских карточек с игроками ей не разобраться.

— Почему нет, Мэгги, почему?

— Я… Я подумываю стать монахиней, — ответила она и поплелась собирать грязные тарелки.

Пусть Кёрк Толанд не хранил верность, зато он был дьявольски настойчивым. И последовал за ней.