— Профессора Монтеня? — удивилась Старшая. — Я ничего об этом не слышала.

— Ну, как же? — я смело пробивался к намеченной цели. — Известного геолога и к тому же знаменитого альпиниста.

— Мне об этом ничего не известно. — Старшая пожала плечами и взглянула на вторую секретаршу, которая, в свою очередь, сделала большие глаза, подтвердив, что и она ничего не знает.

— Ну, не столь важно, — продолжал я свою партию с каменным лицом игрока в покер. — Хотя это можно легко проверить.

— Достаточно просто спросить, — сказала вторая секретарша, интонацией давая мне понять, что если по каким-то причинам для меня это так важно, то я должен обратиться непосредственно к пану доктору.

— Зачем же сразу надоедать вопросами… — я скромно улыбнулся. — Это было бы невежливо. Можно проверить имя, и все.

— Какое имя? — Старшей стоило все больших усилий сдерживать раздражение.

— Отца доктора Монтеня, — мягко пояснил я. — Если его зовут Константы, то наверняка он тот самый профессор. Такое имя не часто встречается.

— Но где мы сможем это проверить? — вторая секретарша не скрывала раздражения.

— Неужели нет никакой документации на этот счет? — выразил я глубокое удивление. — Ведь имя отца необходимо у нас указывать в самой простой анкете.

— Нужно позвонить в кадры, — сказала вторая секретарша, обращаясь то ли к самой себе, то ли к Старшей.

— Ну конечно! — подхватил я, подчеркнув интонацией всю легкость предстоящего задания.

— Хорошо, только о чем речь-то идет? — Старшая разозлилась не на шутку. — Какая разница, сын какого-то профессора доктор Монтень или нет?

— О, разница есть! И огромная! — вздохнул я, состроив загадочную мину. — Вы даже не представляете, как много от этого зависит.

Старшая с раздражением покачала головой в знак того, что нужно иметь ангельское терпение, чтобы меня выдержать, после чего энергичным жестом подняла телефонную трубку и набрала несколько цифр.

— Это снова я, из деканата, — представилась она, когда кто-то взял трубку. — Вы не могли бы уточнить имя доктора Монтеня.

— Отца доктора Монтеня! — в отчаянии зашептал я.

— То есть, я хотела сказать, отца доктора Монтеня, — от злости она забарабанила пальцами по столу, после чего наступило молчание, а я зажмурил глаза и сжал кулаки. — Спасибо, вы очень любезны, — опять услышал я ее голос и треск брошенной трубки. — Да, его имя Константы. И это последнее, что я могу для тебя сегодня сделать. Мы здесь работаем, между прочим.

— Уж не знаю, как мне вас благодарить! — я сорвался с места и поцеловал ей руку. — И вас тоже, — бросился я ко второй секретарше. — А теперь не буду вам больше мешать, меня уже нет здесь, уже нет! — Чтобы добраться до двери, хватило одного прыжка.

Когда я, оказавшись в коридоре, отпустил дверную ручку, то еще смог услышать приглушенный голос Старшей:

— Боже, что за идиот! Какого черта его сюда занесло?!

Заняв свой любимый уголок у задних дверей автобуса и встав там, как обычно, спиной по направлению движения (чтобы перед глазами не толпились пассажиры, а просматривалась — через заднее стекло — перспектива улицы), я начал мысленно перебирать и сортировать добытые сокровища.

Факт, который обнаружился в конце моего визита в деканат, что некий студент, учившийся вместе с ней и одного с ней года выпуска, почти наверняка является сыном моего Альпиниста, по своей значимости превосходил остальные трофеи, — например, дату ее рождения или название дипломной работы. Разве можно сравнивать эти сухие, официальные данные с колоритной, сочной, почерпнутой непосредственно из жизни информацией, какой несомненно располагал пан Ежи Бонавентура, дорогу к которому открыла мне благосклонная судьба? В лучшем случае, они могли сойти только за суррогаты.

Да, конечно, но открытая дорога к богатейшему источнику информации — это только предоставленный мне шанс. Трудно поручиться, что сын пана Константы от одной только моей фамилии или моего вида начнет, как заведенный, рассказывать все, что он знает, о Мадам. Его необходимо как-то к этому подвести. Но как, собственно? Ведь впрямую не спросишь! — Совершенно ясно, что опять приходилось разыгрывать спектакль. Однако в голове даже не затеплилась ни одна мысль о сюжете новой комедии. Очевидным было только одно: начинать пьесу нужно с Альпиниста.

Вечером, после ужина, когда родители слушали в столовой «Свободную Европу», я унес оттуда телефон (мол, чтобы не мешать им), включил его в моей комнате и, закрыв все двери и окна, набрал знакомый номер пана Константы.

— Я звоню вам сегодня по необычному делу, — начал я свою игру после обмена приветствиями.

— Я слушаю, чем могу тебе помочь?

Даже в эту минуту я не имел понятия, какой «пролог» мне выбрать. Рассудок подсказывал, что с самого начала следует окончательно убедиться, что драгоценный доктор с кафедры романистики действительно сын моего собеседника. Однако я выбрал более смелый вариант.

— Пан Ежи продолжает работать в университете… — спросил я, но с интонациями изъявительного наклонения, как бы для подтверждения того, что мне и так хорошо известно.

— Пан Ежи? — с удивлением переспросил он.

Меня охватил страх. Ничего не получилось! Какая катастрофа!

— Ну, сын ваш, — пробормотал я, с трудом справившись с голосом.

— А, ты имеешь в виду Ежика! — Я вздохнул с облегчением, а он продолжал: — Ты так серьезно его представил, что я сразу не понял, о ком идет речь. Конечно, он все еще учит детишек в этом садике.

— В садике? — я опять почувствовал беспокойство.

— А во что же превратился сегодня весь этот университет, как не в детский садик! Это даже не гимназия! Университетом он был до войны. А теперь… эх, да что тут говорить!

— Неужели настолько низкий уровень? — подхватил я его унылый тон.

— Говорю тебе, нет слов.

— Хорошо, что вы мне об этом сказали, потому что звоню вам как раз по этому поводу. Как вы, вероятно, помните, я скоро заканчиваю школу, и пришло время подумать о дальнейшем образовании. Я склоняюсь к романской филологии, но у меня есть некоторые сомнения. Короче говоря, я пребываю в нерешительности. Вот мне и пришло в голову, что пан Ежик, — я использовал его уменьшительное имя, которое узнал лишь минуту назад, — как преподаватель и тем более как выпускник столь знаменитой кафедры мог бы помочь мне советом. Как вы думаете, это возможно?

— Я бы сказал, даже желательно, — иронично отозвался он.

— Прекрасно, заранее благодарю пана. Только еще одно… — понизил я голос.

— Да?

— Я просил бы вас сохранить это в тайне. Особенно от родителей. Мои гуманитарные фантазии их безумно раздражают. Они предпочли бы, чтобы я поступил на какой-нибудь факультет «точных» наук.