сказали, что у вас вызывает восхищение то, что отражается в английских реках!

У него есть отличная возможность для поэтичного ответа. В его сознании ее образ, а на языке слова «женщины Англии» . Но он не произносит их. Напротив, отступает и отвечает уклончиво:

– Правда в том, мисс Винн, что тропические виды мне надоели и я рад увидеть холмы и долины дорогой старой Англии. Я не знаю, где они могут быть лучше, чем на Уае.

– Приятно слышат такие слова – особенно мне. Вполне естественно, что я люблю наш прекрасный Уай – я родилась на его берегах, выросла на них и, вероятно…

– Что? – спрашивает он, видя, что она замолчала.

– Буду на них похоронена! – отвечает она со смехом. Собиралась она сказать: «проведу на них всю остальную жизнь». – Вы, наверно, думаете, что это слишком серьезное заключение, – добавляет она, продолжая смеяться.

– Ну, до этого еще очень далеко – можно надеяться. Это произойдет после долгих и счастливых дней – на Уае или в другом месте.

– Ах! Кто может сказать? Будущее для нас – закрытая книга.

– Ваше будущее не должно быть таким – по крайней мере в отношении счастья. Я думаю, оно обеспечено.

– Почему вы так говорите, капитан Райкрофт?

– Потому что вы сами кажетесь мне воплощением счастья.

Он говорит не больше, чем думает; на самом деле гораздо меньше. Потому что он верит: от нее зависит его судьба, она держит ее в руках. Он уже готов признаться в этом, он на самом пороге признания, но его останавливает странное поведение Шенстона. Все его сладкие мечты, которым он предается с момента их знакомства, возможно, всего лишь иллюзия. Она, может быть, играет с ним, и он всего лишь рыба на ее крючке. И ни слова о любви не срывается с его уст. Есть ли любовь в ее сердце – любовь к нему?

– Каким образом? Что это значит? – спрашивает она, вопросительно глядя на него своими сверкающими глазами.

Вопрос заставляет его колебаться. Он не отвечает так, как мог бы, и говорит опять уклончиво, смущенно:

– О! Я только хотел сказать… вы так молоды, мисс Винн … так… Ну, перед вами весь мир… Разумеется, ваше счастье в ваших собственных руках.

Если бы он знал, насколько ее счастье в его руках, он говорил бы смелее и яснее. Но он этого не знает, а она не говорит ему. Она тоже сдержана и не пытается воспользоваться его словами, полными намеков.

Понадобится еще одно свидание – а может, и не одно, – прежде чем они смогут поговорить откровенно. Характеры такие, как у них, не торопятся делать признания, какие характерны для простых людей. Их отношения похожи на ухаживание орлов.

Гвен просто говорит:

– Я бы этого хотела. – И добавляет со вздохом: – Но боюсь, до этого далеко.

Райкрофт чувствует, что перед ним дилемма, вызванная его собственной неуклюжестью, и возможность избежать ее предоставляет то, что он видит на противоположном берегу реки, – дом. Странное жилище времен Тюдоров. Указывая на него, он говорит:

– Очень странное здание! Мне правду сказали, что оно принадлежит вашему родственнику, мисс Винн?

– Там живет мой кузен.

Темное облачко, упавшее на ее лицо при этом точном ответе, подсказывает ему, что он опять ступил на опасную почву. Он приписывает это характеру мистера Мердока. Кузина мистера Мердока явно не хочет о нем говорить.

Так оно и есть; тень на лице девушки сохраняется. Если бы она знала, что сейчас происходит в Глингоге, о чем говорят за его обеденным столом, эта тень стала бы еще глубже. И на сердце у нее тяжело – может быть, от предчувствия.

Райкрофт, смущенный и обескураженный, испытывает даже облегчение, когда Элен Лиз со своим кавалером преподобным мистером Масгрейвом – они тоже прогуливались вдвоем – приближается настолько, что ее можно окликнуть и пригласить в павильон.

Так заканчивается диалог возлюбленных – неудовлетворительно для обоих. На сегодня их любовь должна оставаться нераскрытой; хотя и мужчина и женщина очень хотят узнать тайну сердца другого.

Глава пятнадцатая

Духовный советник

Пока в Ллангоррен Корте продолжаются развлечения, в Глингог Хаузе заканчивается обед. На смену добытому вне сезона лососю приходит фазан.

Еще рано, но у Мердоков, у которых не всегда бывает то, что американцы называют «плотным обедом», нет установленных часов для еды, а священник готов есть когда угодно.

Лица троих сидящих за обеденным столом были бы интересны для физиономиста; тот приметил бы выражение, которое поставило бы в тупик самого Лаватера[60]. И беседа вначале не помогла бы разгадать это выражение, потому что она касается самых банальных тем. Но время от времени Роже отпускает двусмысленное словечко и незаметно, но многозначительно переглядывается со своей соотечественницей. Это свидетельствует, что мысли этих двоих далеки от их слов.

Мердок, обычно доверчивый, но временами отчаянно ревнующий, в этом отношении тем не менее не подозревает священника, вероятно, от презрения к этому бледному существу и уверенности, что в любое мгновение может его раздавить. Хотя он и низко пал, но крепкий и когда-то сильный англичанин может это сделать. Вообразить, что такой человек, как Роже, может быть его соперником по отношению к его собственной жене, для Мердока слишком унизительно. К тому же он все еще сохраняет веру в то, что духовный отец должен быть безупречен, – не всегда достаточно обоснованная вера, а в данном случае вообще безосновательная. Однако он ничего этого не знает, и поэтому многозначительные взгляды, которыми обмениваются его собеседники, ускользают от его внимания. Но даже если бы он их заметил, не прочел бы в них ничего похожего на любовь. Потому что в этот день любви нет: мысли собравшихся за столом поглощены другой страстью – алчностью. Сидящие за столом обдумывают грандиозный план – не больше не меньше как обладание поместьем, приносящим в год десять тысяч фунтов дохода. Это поместье – Ллангоррен. Они знают цену поместья, как знает его управляющий, ведущий счета.

Для них план этот не нов; они уже давно