— Боже мой, ну и видок у вас!

— Вы уж меня извините, — сказала я толстяку.

В ответ он буркнул какое-то неизвестное мне местное словцо, явно весьма нелестно меня характеризующее. Видимо, это должно было означать, что в моих извинениях нет нужды. Затем толстяк поднял с земли свою фляжку и побрел куда-то в глубь виноградника, что-то бормоча себе под нос и кашляя тем самым надсадным кашлем, который я слышала в доме. Люди, толпившиеся вокруг нас, тоже стали расходиться, исчезать среди густых лоз. Даре вытер руки о спортивные штаны и закурил. Похоже, ему было совершенно безразлично, зачем я сюда явилась и почему не ухожу. Через некоторое время он тоже развернулся и пошел на прежнее место у подножия холма. Я последовала за ним, подождала, пока он разыщет брошенный заступ, потом подошла и остановилась прямо у него за спиной, а Даре, не оборачиваясь, молча вонзил заступ в твердую, каменистую землю.

Только теперь я заметила, что во время падения ободрала себе все руки. Ладони стали липкими от крови, и в ранки явно попала грязь.

— У вас немного воды не найдется? — спросила я у Даре.

Воды у него не было, зато нашлась ракия.

Глядя, как я выливаю полный колпачок на исцарапанную ладонь, он с гордостью сообщил:

— Это домашняя!

Водка пахла абрикосами. Ранки у меня на руках тут же стало здорово щипать.

— Я врач… — снова попыталась объясниться я.

— Слышал уже, что ты все время одно и то же повторяешь! — сказал Даре и отобрал у меня фляжку. — Ну и что? Я, например, механик. А Даби, вон тот парень, — сварщик. Мой дядя деревенские сортиры чистит, в дерьме копается, чтобы с голоду не помереть. — Он открутил колпачок фляжки и снова сунул ее мне.

— Я у Барбы Ивана остановилась, — сказала я. — Хотела с вами поговорить о той маленькой девочке.

— И что? В чем дело-то?

— Это ваша дочь?

— Так моя жена говорит. — Даре сделал последнюю затяжку, хотя сигарета у него и так уже догорела практически до самого конца, потом уронил окурок в рыхлую землю и затоптал ногой в кроссовке.

— Как ее зовут?

— Да тебе-то какое дело? — Он сунул фляжку с ракией в карман тренировочных штанов и с размаху всадил заступ в землю.

— Девочка серьезно больна, — сказала я.

— Вот как? — усмехнулся Даре. — Думаешь, я этого раньше не знал? Только и ждал, когда ты мне скажешь? А зачем, по-твоему, я тут торчу? Ради занятий физкультурой?

Я промолчала. Засунув руки в карманы, я смотрела, как солнечный свет скользит по вершинам дальних холмов. Нада была права. Здесь работали и другие дети. Два маленьких мальчика — самое большее лет девяти — копали землю наравне с мужчинами. Лица у них были очень бледные, почти белые, веки темные, припухшие, и они, разумеется, тоже курили, по очереди передавая сигарету друг другу. Я подумала, что мой дед оборвал бы им уши, если бы такое увидел, и только тут впервые поняла, что никогда уже ничего не смогу ему рассказать. Эта мысль настолько ошеломила меня, что я так и застыла, окутанная клубами сухой пыли, среди неумолчно-меланхоличного звона цикад, в тени стройных кипарисов.

Помолчав некоторое время, я снова обратилась к Даре:

— Сколько лет вон тем мальчикам?

— Это мои ребятишки, — сказал он, не сбавляя темпа.

— Они же курят, — сказала я укоризненно.

У одного пацаненка из ноздри свешивалась длинная зеленая сопля, и он, не переставая копать, время от времени ее слизывал.

— Они что, тоже больны? — спросила я.

Даре вонзил лопату в землю, выпрямился, неприязненно посмотрел на меня и заявил:

— Не твое дело.

— У твоих детей не просто простуда, — рассердилась я. — Судя по кашлю, дело обстоит гораздо серьезнее. Во всяком случае, у девочки явно бронхит. Как минимум. При таком мокром кашле она запросто и пневмонию заработает.

— Не заработает.

— Ее врачу показывали?

— Он ей не нужен.

— А мальчикам? Им врач тоже не нужен?

— Да все с ними будет в порядке, — заверил меня Даре.

— Мне говорили, что вы их сюда и днем водите, в самую жару, и работать заставляете. Вам, кстати, известно, чем такие вещи кончаются? Особенно когда у человека высокая температура?

— Я же тебе сказал, или ты не слышала? — Он сердито мотнул головой и так сильно наклонился, что, казалось, вот-вот рухнет подбородком вперед. — Не твоя это забота! Ты своей работой занимайся, доктор, а мы будем делать то, что обязаны.

— Не сомневаюсь. Я прекрасно понимаю, что в сезон у вас каждые рабочие руки на счету, — сказала я. — Все-таки этих мальчиков нужно освободить от работы.

— А это вовсе и не работа, — буркнул Даре, но я, стараясь не обращать внимания на его слова и тон, каким они были произнесены, настойчиво потребовала:

— Непременно пришли их вниз, к нам. Мы сюда специально из университета приехали, привезли разные лекарства для детей — для нового сиротского приюта Святого Пашкала. Мы там бесплатно лечить будем.

— Мои дети — не сироты!

— Это я поняла, — сказала я. — Все равно для них тоже и лекарства, и лечение будут бесплатными.

— Она говорит «все равно»! Ты что, спятила? Решила, что я своих детей в сиротский дом отдать хочу?

— Нет, конечно, ты их не отдашь! Скорей заставишь целыми днями работать, хотя они серьезно больны! — громко и сердито ответила я.

В гуще виноградника кто-то громко присвистнул и рассмеялся, но Даре ничем нельзя было прошибить. Он, кстати, так ни на минуту и не перестал копать. Мне приходилось смотреть, как поднимаются и опадают его худые лопатки под серой спортивной фуфайкой. Я подумала, что, если бы он в подобном тоне разговаривал с моим дедом, теперь дело могло бы уже дойти до мордобоя.

— Да ты не беспокойся, я о твоих детишках позабочусь, — сказала я.

— О них и так есть кому позаботиться, — заявил Даре. — Да и вообще это дело семейное.

Я вдруг страшно разозлилась и боролась с желанием задать Даре вопрос о том, что он скажет, если к нему явится мой приятель-офицер, начальник штаба Объединенных клиник? Я бы с удовольствием посмотрела, как этот недомерок Даре будет беседовать с великаном весом в сто пятьдесят кило и грозным, как дракон, который только что целых полтора месяца любовался уничтожением — осуществляемым по его же приказу — третьеразрядной больнички, потому что в ней не оказалось обычного водопровода. Но потом я решила, что так не годится, нужно проявить выдержку, и некоторое время просто молча стояла рядом с Даре. Тот, закурив уже третью сигарету подряд, продолжал окапывать лозу, понемногу от меня удаляясь. Довольно часто он зачем-то наклонялся и внимательно изучал только что вскопанный клочок, даже пальцами в земле рылся. Каждый раз, стоило ему выпрямиться, у него начинался приступ жуткого, клокочущего кашля, и мне было совершенно очевидно, что причиной тому не сигарета и не абрикосовая ракия.