И уже открыл рот, понимая, что не сможет больше молчать, как вдруг Динь сказала:

— Девочка… У меня девочка, представляешь?

Голос дрожал, глаза сверкали. Она была такой безумно прекрасной в этот момент, что просто дух захватывало.

— Я рад, — выдавил из себя Павел, невольно сжимая кулаки. Как же хочется коснуться её… хотя бы немного, ненароком, на мгновение! — А… какой… м-м-м… рост?

— Шесть сантиметров, — засмеялась Динь и неожиданно, обернувшись к нему, протянула УЗИ. — Смотри! Видишь? Голова. Вот ручка, вот ножка. Видишь?!

— Боже… — прошептал Павел с благоговением, касаясь пальцами снимка, как Динь несколькими минутами ранее. Он действительно видел очертания крошечной головки, ручки, ножки, лба… А это что?.. Это… нос?! — Чудо… маленькое чудо…

— Чудо, — подтвердила Динь, всхлипнув.

Павел даже не понял, как так получилось — словно затмение нашло. Но он вдруг подался вперёд, обнял Динь и рвано выдохнул, ощутив прошедшую по всему телу мелкую дрожь, потому что жена обняла его в ответ. Доверчиво прижалась к груди и, кажется, заплакала.

— И гематомы нет, Паш… Представляешь? Девочка, шесть сантиметров, и всё хорошо, и гематомы нет… У меня… всё хорошо… Разве так может быть?

Он вдруг понял, почему она плакала.

Десять лет, чёрт побери. За десять лет немудрено привыкнуть, что у тебя не бывает хорошо, а только плохо.

— Не просто может, а так должно быть, Динь. Должно! И всё обязательно будет отлично!

— Думаешь? — Она отстранилась, вытерла ладонями мокрые щёки. Кажется, ещё не осознавая, что недавно творилась между ними. Динь впервые убрала несущую стену, позволив себе близость с Павлом, и, хотя он понимал, что это ненадолго и скоро всё вернётся на круги своя, случившееся грело душу. И обжигало сердце бешеным желанием большего.

Господи, как бы он хотел, чтобы Динь была счастлива с ним, чтобы воспринимала этого ребёнка не как только своего, а их общего. Как бы он хотел ходить вместе с ней на УЗИ, смотреть не на статичные картинки, а на экран, где всё в движении, класть руку на растущий живот…

Сможет ли Динь когда-нибудь простить его? Принять и понять, почему он предал её? Без этого прощение будет невозможным, не полным, но сможет ли она, захочет ли?..

— Конечно. Всё будет отлично, — повторил Павел, со вздохом замечая, как Динь начинает осознавать произошедшее и вновь выстраивать стену между ними.

Но всё равно эта стена казалась ему чуть менее крепкой, чем была раньше.

10

Дина

Я молчала всю дорогу до дома. И так уже… договорилась. Обниматься полез. Или я полезла? Нет, вроде Павел.

Хотя кого я обманываю? Я тоже этого хотела. И это было ужаснее всего. В тот момент, рассказывая бывшему мужу о своём ребёнке, я хотела, чтобы Павел меня обнял. Может, сыграл роль тот факт, что последний раз меня обнимали родственники на похоронах мамы. А может, ещё что-то… то, из-за чего я на самом деле позволяла ему помогать себе.

Ладно, забуду эту маленькую слабость. Главное, больше не позволять ничего подобного, и постепенно всё забудется. Тем более, что на УЗИ мне теперь было разрешено приехать через три недели, если всё будет благополучно.

Спустя два дня пришёл анализ крови, по которому риск развития синдрома Дауна и остальных генетических болезней оценивался как низкий, и я окончательно выдохнула с облегчением. Ну, на данном этапе выдохнула. Конечно, впереди ещё много всего, но проблемы надо решать по мере их поступления.

Я возобновила прогулки в парке. Без Кнопы, просто гуляла по улице, наслаждаясь свежим воздухом. Пока лежала и лечила гематому, успела соскучиться по неспешным прогулкам, даже по магазину скучала. Покупала по мелочи, избегая любых тяжестей, но и мелочи приносили мне удовольствие. Основное по-прежнему заказывала через интернет, а дополнительное приносил Павел.

Бывшего мужа я откровенно сторонилась. За прошедшие месяцы я невольно изучила его расписание, поэтому, понимая, в котором часу он обычно приезжает утром и вечером, норовила каждый раз в это время уйти из дома. И когда осознавала, что он наверняка будет убираться или готовить еду, отсутствовала не час, а дольше, просиживая штаны в ближайшей библиотеке, где стояли удобные диваны и был туалет. Хотя штаны — это громко сказано. Мне всё больше становилось неуютно в брюках и тем более в джинсах, и я постепенно переползала в тёплые юбки и платья, поддевая под них колготки на меху. Скорее бы весна и лето! А там и конец беременности не за горами. Да, я наслаждалась своим состоянием — тем более, что ребёнок был более чем желанный, — но и испытывала из-за него жуткий дискомфорт. И страх. За десять лет лечения я привыкла к вечному посещению птички обломинго и никак не могла поверить, что она умудрилась забыть ко мне дорогу. Может, вспомнит ещё? Впереди полно времени, чтобы успеть изгадить мне долгожданную беременность.

Всё бы ничего, но объятия с Павлом послужили для меня неким спусковым крючком. И если до этого момента я почти не вспоминала нашу прошлую жизнь — не считая кратковременных ярких вспышек, — то теперь вдруг начала думать о ней, анализировать, сопоставлять. Морщилась, одёргивала себя — но воспоминания возвращались и возвращались, требуя, чтобы я мусолила их до тошноты.

Первые три-четыре года мы были до безобразия счастливы. Да, у нас не получалось завести ребёнка, я лечилась, но терапия была вялотекущей, и мы по молодости не заморачивались. Павел оттачивал своё мастерство хирурга-имплантолога, я трудилась выпускающим редактором в журнале, попутно перехватывая заказы на переводы с английского. Мы ездили отдыхать в разные концы света, копили деньги на машину — квартира-то у нас была — и всячески наслаждались жизнью. Сколько мы тогда книг перечитали и фильмов пересмотрели! Вместе. Нам нравилось так делать — что-то читать или смотреть одновременно, а потом это обсуждать. Вкусы совпадали далеко не всегда, но кто сказал, что для счастливой семейной жизни надо любить обязательно одно и то же? Павел всегда сильнее тяготел к какому-то трешу — боевики, ужастики, кровь, кишки и кетчуп, — я же предпочитала что-то спокойное и слёзовыжимательное, на разрыв. И мы, с одной стороны, уважали вкусы друг друга, а с другой — подтрунивали над ними. Я изображала храп, когда мы смотрели какой-нибудь боевичок с длинной сценой драки между героями, а Пашка громко сморкался в платок во время трогательных моментов слезливой мелодрамы.

У многих пар не складываются отношения с родственниками, но обе наших мамы были и дружны между собой, и любили нас.