Минутой позже, глядя в блестящее от чистоты зеркало на своё бледно-зелёное лицо, я пыталась понять, зачем пригласила Павла на ужин. Нет, я по-прежнему не собиралась прощать его и позволять возвращаться в мою жизнь, но больше не могла вести себя как прожжённая стерва и игнорировать его помощь, делать вид, что мне абсолютно всё равно, но главное — доводить Павла до больницы. Два раза в сутки мотаться к нам с Кнопой, готовить еду, ходить по магазинам, убирать квартиру — и при этом самому не есть. Сколько он так протянет? И что я буду делать, если Павел заболеет, нанимать уборщицу и повара? Я, мягко говоря, не настолько богата.

Вообще интересно, что бы я делала, если бы бывший муж не появился на горизонте вновь и не начал помогать? Я ведь собиралась проживать беременность одна. Когда я только пришла к Игорю Евгеньевичу, ещё была жива мама, и я рассчитывала на неё, но потом, когда её не стало, я уже не могла остановиться и расстаться со своим желанием стать матерью. Решила, что справлюсь как-нибудь. Ну да, как-нибудь я бы справилась — легла бы в больницу, а Кнопу отдала бы на передержку до самых родов, как и собиралась делать изначально в случае неприятных неожиданностей. Так себе программа, и за то, что я не пошла по этому пути, надо сказать спасибо Павлу.

Но прояснить ситуацию стоило, а то ещё начнёт надеяться, строить планы, на что-то рассчитывать…

Когда я вышла, оказалось, что бывший муж уже и еду разогрел, и чай сделал, и огурцы с помидорами порезал. Мне оставалось только за стол сесть, но сразу начать разговор не получилось — Павел ушёл домывать ванну. Вернулся через пару минут и сел за стол с такими голодными глазами, что я подавилась собственными словами. И решила подождать, пока он хотя бы доест. А то ещё аппетит потеряет, и я буду чувствовать себя виноватой.

Однако сидеть вот так на кухне, за одним столом, вместе, когда под ногами топчется и выпрашивает вкусняшки Кнопа, оказалось больно. Всё это было… как в прошлом. Вот только мы тогда были счастливы. Или я была счастлива, а он нет? Не зря же полез на другую бабу.

Я спрятала досадно повлажневшие глаза, опустив их в тарелку, и неожиданно услышала:

— Динь… Дина, я уеду и больше не появлюсь, как только ты попросишь, клянусь. Пожалуйста, не расстраивайся. Спасибо за ужин, но это не обязательно. Я понимаю, что неприятен тебе. Твой комфорт — сейчас главное, я могу поесть и… дома.

Павел так запнулся перед этим «дома», словно ему было сложно говорить это слово в контексте места, где он сейчас жил.

И всё же он заметил, что я сижу тут, сама не своя. Ну да, а как иначе? Я же его любила, как сумасшедшая, а он меня просто уничтожил за один проклятый вечер. Я прекрасно помнила, как сидела на кухне, ожидая, пока Павел соберёт вещи, и ощущая себя человеком с вырванным сердцем. Причём вырывали его без наркоза, с кровью и мясом, а потом бросили на пол и ещё сверху потоптались…

— Мне явно будет комфортнее, если ты не заболеешь, — почти съязвила я, так и не взглянув на Павла. — Кто иначе будет гулять с Кнопой и всё остальное? Так что ешь молча.

— Хорошо.

И он действительно молчал до конца ужина. Потом ещё раз быстро вывел Кнопу, буркнув, что она во время прогулки налопалась снега, а до утренней прогулки ещё полно времени, и наконец уехал.

Павел

Видеть Динь вот такой было невыносимо. Причём Павлу было ясно, что причина не только в гематоме. Жена просто вспомнила, как они вместе ужинали раньше, до того, как он ушёл.

Лицо загорелось от стыда, и Павел, подойдя к сугробу, зачерпнул хорошенько снега и потёр им щёки и лоб. Стало легче, хотя ощущение, будто под кожей вспыхивают и сгорают сотни маленьких костров, до конца не проходило. Но так бывало каждый раз, когда Павел вспоминал, что случилось три года назад.

Хотя на самом деле всё началось раньше, но когда именно, ему было сложно сказать. Накапливалось, как снежный ком, постепенно, по капле, пока не погребло его под собой, смяв, словно не человека, а бумажного солдатика. Он и ощущал себя именно таким — бумажным, абсолютно бесполезным, бессильным перед многочисленными диагнозами Динь. Своей любимой Динь, которая отчаивалась и всё сильнее грустила с каждой неудачной попыткой забеременеть. А сколько их было! Не перечесть. И ведь поначалу жену даже неправильно лечили, что выяснилось только после внеочередного попадания в больницу. Хирург, удаливший Динь кисту яичника, возникшую на фоне неверной гормональной терапии, оказался врачом и человеком от Бога — и дал жене контакты Ирины Сергеевны. Встретив её, Динь немного воспряла духом, но ненадолго — волшебницей Ирина Сергеевна не была и не могла просто наколдовать ей ребёнка. Требовалось долгое и дорогое лечение. Можно было плюнуть и пойти на ЭКО сразу, но это было чревато серьёзными проблемами при вынашивании, и Динь решила пытаться забеременеть естественным путём.

Многочисленные процедуры, горы таблеток по расписанию, операции — всё это ворвалось в их жизнь, и Павлу иногда думалось, что не закончится никогда. Одну только гистеросальпингографию, про которую большинство женщин слыхом не слыхивали, Динь делали дважды, и перед тем, как он позорно ушёл от жены, должны были сделать ещё раз. Павел помнил, как волновалась Динь перед первой процедурой, а вот перед третьей уже нет. «Не самое страшное, что со мной делали врачи», — смеялась она тогда. Она всегда отшучивалась, когда речь заходила о её диагнозах и лечении, и это был её способ не впадать в уныние. У Павла шутить не получалось, и наверное, именно поэтому он постепенно и свалился в жёсткую депрессию, тягучую и мутную, как пасмурный день за окном. Никакой радости, никакого солнца — лишь бы скорее всё закончилось.

Хуже всего дела обстояли с сексом. До женитьбы Павел и не подозревал, что им можно заниматься не тогда, когда захочется, а по расписанию. И вот это расписание, бесконечное отслеживание овуляций и замер фолликулов, про которые постоянно рассказывала Динь, выводило из себя сильнее всего. Нет, он не злился, не обвинял жену ни в чём, он просто ощущал себя хреново — наверное, как любой мужчина, который хочет помочь любимой женщине, но не способен на это. Он терпеливо слушал рассказы Динь обо всём, что говорила Ирина Сергеевна на очередном