«Норд-ост»…

Нет, туда они не поедут. Не известно, как к этому отнесется вчерашняя смертница. Да и он до сих пор не избавился от тревожных воспоминаний.

«Норд-ост». День третий

Замах, железяка вминается в голову женщины, как в неспелый арбуз. Противный хруст, что-то липкое попадает в щеку, а в руке прут с прилипшим обрывком длинных волос. Испуганные глаза ребенка, ладошка, прикрывшая голову. Его тоже надо убить. А потом выбросить ржавую железяку с налипшими кусочками раздробленной кости. Но прежде надо смахнуть со щеки мерзкий влажный шматок.

Ладонь судорожно скребет по лицу. Раз за разом, но ничего не получается. Власов испуганно раскрывает глаза и просыпается.

Очнувшись на рассвете он как что-то очень давнее припомнил нападение на женщину с ребенком. Он зачем-то хотел их убить. Проломить голову. Сначала женщине, потом ребенку. Но почему? Что они сделали плохого?

На щеке саднили свежие царапины. За окном нависло серое небо, словно его протерли грязной тряпкой, на стекле расплывались дождевые разводы. Мутное похмелье постепенно отпускало, память возвращалась.

«Света жива!» – радостно вспомнил он, увидев валяющийся на полу мобильный телефон. Она ему звонила! Это – главное событие вчерашнего дня! Все остальное несущественно.

Он попытался связаться с мамой Светланы. Ее телефон молчал.

Не находя места, Андрей поехал к захваченному Дворцу культуры. Там, на Дубровской улице, в окружении промокших журналистов понуро бродили родственники заложников с самодельными плакатами.

«Долой войну, долой войну!» – не очень дружно выкрикивали они. Зонтами никто не пользовался. Глаза и лица были мокрыми.

Среди женщин Андрей увидел мать Светы.

– Полина Ивановна, – позвал он. – Мне Света звонила.

Ему пришлось сильно дернуть женщину за рукав. Она ничего не замечала.

– Андрей? Что Света? Где Света?

– Он жива. Она звонила.

– Звонила?

– Да. Несколько раз. С ней все в порядке. Она просила передать, чтобы вы ждали ее дома. Тогда она сможет вам позвонить и поговорить.

Назойливые журналисты, почуяв новость, стали наперебой задавать вопросы. Андрей раздвинул их и решительно повел Полину Ивановну к своей машине.

– Вам надо домой. Света обязательно позвонит.

– Ведь она же им ничего не сделала. Может, ее выпустят? Выходят же некоторые.

– Если что… – Андрей осекся, но потом веско произнес: – Я их всех перебью!

– Не говори так, не говори! Может, они хорошие. Может, они всех выпустят.

Власову удалось отвезти Полину Ивановну домой. Женщина включила телевизор, радиоприемник и застыла в тревожном ожидании. Андрей приготовил для нее чай, придвинул под руку бутерброд из черствого хлеба. Она ела молча и равнодушно.

Андрей ушел. Почему-то вдвоем ему было тяжелее, чем одному.

И еще он верил, что Света позвонит только ему. Тогда он сразу скажет, что безумно любит ее и ждет. Заготовленные слова рвались из груди. Сердце ныло в нетерпеливом ожидании.

Но телефон молчал.

1 сентября. 8:55. Улицы Москвы

– Это Кремль? – Айза, видимо, уже не в первый раз задала этот вопрос. Она настойчиво дернула Андрея за плечо. – Это Кремль?

Они ехали по набережной Москва-реки вдоль Кремлевских стен.

– Да, это Кремль. За ним Красная площадь.

Айза завороженно смотрела вперед на храм Христа спасителя.

– Красивая церковь. Большая. Русские молятся?

– Кто как. Многие – да.

– А мечеть в Москве есть?

– Конечно, и не одна.

– И там можно молиться?

– Да. Ты хочешь заехать?

– Женщин в мечеть не пускают.

– Совсем забыл. А почему?

– Так задумано.

– А кем?

– Не задавай глупых вопросов.

– В мечеть, значит, нельзя, а со взрывчаткой на пузе на тот свет – пожалуйста! Здесь мужчины вас вперед пропускают: проходите, дамы дорогие, Аллах вас ждет!

– Замолчи!

– Я разве не прав?

– Замолчи!

Они свернули с набережной, обогнули здание Манежа и повернули на Тверскую улицу. Айза сидела насупившись.

– У нас говорили, что в Москве арестовывают тех мусульман, которые молятся Аллаху.

– Ага, потом отрубают голову и в колодец сбрасывают.

– Какой колодец?

– Глубокий. – Андрей посмотрел на перекошенное страхом лицо девушки: – Да шучу я!

– Ты так не шути.

– Хорошо, Айза. Не буду. Давай о чем-нибудь другом поговорим. Вон справа – памятник Пушкину. Это – Пушкинская площадь.

Айза прильнула к стеклу:

– Фатима хотела меня сюда послать. Я слышала их разговор с Асланом. Но Аслан испугался. Говорил, здесь много милиции.

– Сволочь твоя Фатима.

– У нее есть тайная награда – золотой перстень с гербом Ичкерии.

– Так всегда. Кому-то – смерть, а кому-то – золото.

– А вон парень с девушкой целуются! У всех на виду!

– Ну и что?

– Неприлично. Грех.

– Ты еще паранджу надень, чтобы прилично выглядеть, – усмехнулся Андрей.

– Что здесь смешного? У нас некоторые женщины закрывают лицо после свадьбы.

– У нас, у вас! В одной стране, между прочим, живем, а такая разница.

– Наш народ хочет жить в своей стране.

– Если бы вели себя тихо, как эстонцы, давно бы жили отдельно. Зачем Басаев с Хаттабом в Дагестан поперли? Зачем людьми торгуете и в рабстве их держите? Мы не могли это бесконечно терпеть!

Айза вспылила:

– Уж лучше лицо закрывать, чем обниматься и целоваться на людях!

Андрей хотел напомнить, каким образом она оказалась в «невестах» с поясом шахида, но пожалел девушку и махнул рукой:

– А слева памятник Маяковскому.

– Маяковскому? – Айза задумалась.

– Это тоже поэт. Знаешь такого?

– Знаю. Мы в школе проходили. Я хорошо запомнила. – Она пытливо оглядела площадь. Приметила выход из метро. Равнодушно поинтересовалась: – А сколько сейчас время?

– Вон часы на гостинице. Видишь? Половина десятого.

Айза сцепила ладошки и углубилась в раздумья. А вдруг приглашение на встречу – это правда. Рассказать или нет Андрею? Нет, нельзя! Он чужой. Его она знает меньше суток. А того, кто будет ждать ее около памятника Маяковскому – с рождения. Она должна с ним встретиться.