Дойл накрыл труп простыней. Из-за шторма всем четверым приходилось постоянно хвататься за переборки или койки.

— Вы так ничего и не объяснили, мистер Дойл, — сказал Штерн. — Как книга Зогар оказалась в вашей каюте?

— Вместе с таблетками, зашитыми в подкладку пиджака мистера Зейлига, я нашел этот ключ. — Дойл продемонстрировал всем названный предмет. — Очевидно, это не ключ от вашей каюты или какой-то другой каюты, хотя на нем есть штамп «Эльбы». — Он указал на крохотную эмблему корабля.

— От чего же он? — нетерпеливо спросил Пинкус.

— Я вставлял его в каждый замок, который мог найти подходящим в этой каюте. Позади гимнастического зала находится редко используемое складское помещение — его ни за что не заметить, если только не искать специально: у входа туда каждое утро громоздятся шезлонги и подушки для сидений. Ключ открывает эту дверь. Внутри небольшого помещения я обнаружил сдвигающуюся деревянную панель, а за ней, в нише, несгораемый шкаф. Вчера вечером мистер Зейлиг вытащил книгу из ее первоначального тайника — матраса, кстати, неудивительно, что он так неохотно покидал каюту, — и положил ее в этот шкаф. Это было сделано после того, как — этот разговор я случайно услышал — капитан отказался поместить книгу в корабельный сейф.

— Я понятия не имел… — начал Штерн.

— Конечно. Должно быть, он перепрятал ее, когда вы пытались договориться со мной перед сеансом, вчера вечером, примерно за час до убийства.

— А как же злодеи смогли убить его, не прикоснувшись к нему? — спросил Иннес.

Дойл достал из кармана два маленьких бумажных пакета и, открыв их, показал остальным.

— Когда вчера вечером мы обнаружили тело мистера Зейлига, я нашел маленький комок глины внутри каюты, у двери. А сегодня вечером такой же комочек глины был мною обнаружен в одном из гробов.

— И какое отношение имеет этот маленький комочек к цене на пиво? — спросил Пинкус с бесцеремоностью бывалого журналиста.

— Мистер Зейлиг был более религиозным человеком, чем вы, я правильно понял, мистер Штерн? — спросил Дойл.

— Да.

— Значит, я не ошибусь, предположив, что как верующий иудей он хорошо разбирался во многих аспектах иудейской истории и мифологии?

— Совершенно верно.

— Справедливо ли будет с моей стороны также сказать, что мистер Зейлиг относился к изучаемому предмету не с чисто академическим интересом, но принимал эти знания очень близко к сердцу?

— Определенно — но к чему вы клоните?

Дойл понизил голос и подался вперед над фонарем, отчего свет снизу очерчивал его лицо самым зловещим образом.

— Мистер Штерн, вы знакомы с легендой о големе?

— Големе? Да, конечно, я имею в виду — поверхностно; отец много раз рассказывал мне эту историю, но в детстве.

— Голем? А что это такое? — заинтересовался журналист, от которого, хоть его целый час отчищали жесткой щеткой, продолжало исходить зеленоватое свечение.

— Слово «голем» происходит от древнееврейского слова, обозначающего зародыш или утробный плод. Говорят, именно так назвал Яхве Адама, когда в Эдеме вылепил его из праха земного.

— Яхве? — уточнил Пинкус. — Вы имеете в виду… что это за малый, Яхве?

— Яхве — ветхозаветное имя Бога. — Штерн еле сдержал удивление, вызванное безмерным невежеством репортера.

— Но история голема, которая имеет большее отношение к данному разговору, — сказал Дойл, повернувшись к Штерну, — начинается в еврейском гетто Праги в конце шестнадцатого века. В то время евреи Праги, как и всей Европы, стали жертвами кровавых погромов, причем в Праге они оказались особенно жестокими. В описываемые дни одним из старейшин тамошней синагоги был ученый раввин Лев бен Бецалель. Доброжелательный, незлобивый, почти святой ребе Лев отчаянно искал способ защитить евреев в гетто от безжалостного преследования. Годами он рылся в старом книгохранилище синагоги и однажды в дальнем закутке глубокого подвала нашел древнюю книгу великой мистической силы…

— Случайно, не Зогар? — спросил Иннес.

— Название этой книги не уточняется, но Зогар наверняка имелась в какой-нибудь из синагог Праги, и ребе Лев, как человек ученый, не мог о ней не знать. В любом случае, читая эту книгу, ребе, по-видимому, наткнулся на отрывок, содержавший тайную формулу. Она была зашифрована, но огромные знания позволили ему разгадать загадку.

— Кстати, — добавил Штерн — принято считать, что вся Зогар составлена именно таким образом — в каждой, даже обычной с виду, фразе зашифрован некий сокровенный, магический смысл.

— Так, похоже, мы сейчас говорим о чем-то вроде превращения свинца в благородные металлы, — весьма заинтересованно уточнил Пинкус.

— Из этого отрывка ребе Леву открылось нечто куда более важное: формула зарождения живого из неживого, которую Яхве использовал при сотворении Адама, первого человека.

— Вы шутите, — буркнул Пинкус.

— Это легенда, — подчеркнул Дойл.

— А как, по-вашему, он это все-таки сделал? — осведомился репортер.

— Используя чистую воду и глину из ямы, вырытой в освященной земле, он изготовил конечности, голову и тело гигантской куклы, приблизительно напоминавшей человека. Потом, в строгом соответствии с ритуалом, соединил эти части и написал древнееврейское священное слово на клочке бумаги, который вложил под язык изваяния…

— А что это за слово? — поинтересовался Иннес.

— Об этом тебе надо было бы спросить отца Лайонела. И что, этот голем взял да ожил? — обеспокоенно уточнил Пинкус.

— Потом, насколько известно, голем, как он назвал его, сел и начал двигаться. Когда он обратился к нему, голем стал делать именно то, что ему было велено, и ребе Лев понял: он создал послушного, безотказного слугу, неказистого, но сильного. Восемь футов ростом, могучие руки и ноги, маленькие камушки вместо глаз, грубо очерченный рот. Сначала голем исполнял черную работу по дому, но потом, уверившись в его послушании, ребе стал по ночам посылать голема на улицы охранять гетто и отпугивать всех, кто пожелал бы вредить евреям. Каждый вечер он вкладывал в рот голема бумагу, придававшую ему жизнь, а когда на рассвете тот возвращался домой, ребе вынимал бумагу, и глиняный истукан замирал в его сарае. При этом чудище из гетто нагнало на всех недоброжелателей такого страха, что нападения на евреев прекратились полностью.

— Неплохая легенда, — сказал Пинкус, ухватившись за койку, когда судно встряхнуло на очередной волне. — Похожа на историю того малого, которого звали Франкенштейн.

— Высказывалось предположение, что Мэри Шелли большую часть своего знаменитого романа почерпнула из легенды о големе, — заметил Дойл.

— Ну-ну, — буркнул Пинкус, не имея ни малейшего представления о том, кто такая Мэри Шелли.

— Но суть в следующем, — продолжил Дойл. — Однажды утром в субботу, когда евреи исполняют свои религиозные обряды и не должны заниматься никаким физическим трудом до заката, ребе Лев забыл вынуть клочок бумаги изо рта голема.