– Вы купались? – спрашиваю я, и она наконец-то поворачивает голову в мою сторону.

Что было дальше, я уже писала, ещё на 66-й странице, и какой смысл пытаться перефразировать, переписывать и перематывать обратно? Я уже написала это несколько дней назад:

– Вы в порядке? – вновь спрашиваю я.

Глупо прозвучит, если я скажу, что внешность у неё была неземная, но да, она действительно показалась мне тогда неземной. Более того, это выглядит как-то самонадеянно, правда? Словно я успела повидать на этой бренной земле всё и поэтому могу судить, какие вещи не от мира сего. Но она произвела на меня ошеломительное впечатление, стоя там, на обочине Шоссе 122. Именно это слово первым пришло мне в голову – неземная.

Она прищурилась, словно её слепил исходящий от моей машины свет фар. Предполагаю, так оно и было, учитывая, что до этого её окружала полная темнота. Возможно, её зрачки резко сузились, а потом заболели от слепящего света. Позднее я узнала, что у неё голубые глаза, того оттенка, который Розмари-Энн называла бутылочно-голубым. За исключением той детали, что если речь идёт о ноябре, то я увидела, что глаза у неё какого-то странного коричневого оттенка, карего, который кажется золотистым. Тем не менее она сощурила глаза, вспыхнувшие радужными бликами, а затем моргнула, не сводя с меня взгляда. Думаю, слово «дикая» в данном случае звучит более уместно и гораздо менее самонадеянно, чем «неземная». Она улыбается – очень слабо, настолько неуловимо, что, возможно, мне это почудилось. А может быть, она вообще не улыбается. Потом делает шаг ко мне навстречу, и я в третий раз спрашиваю, всё ли с ней в порядке.

(Я перепечатала больше текста, чем рассчитывала.)

– Может быть, мне позвать на помощь? – добавляю я.

Её прямые волосы мокрыми прядями свисают на плечи, касаясь кожи тёмными завитками. Она облизывает свои тонкие губы, её кожа поблёскивает в слабом свете. Своим странным блеском она отдалённо напоминает мне кожу амфибии, лягушки или саламандры. У меня создаётся впечатление, что, стоит мне к ней прикоснуться (а теперь-то я знаю, что вскоре это произойдёт), её кожа окажется склизкой на ощупь.

Она делает ещё один шаг ко мне, и расстояние между нами сокращается до десяти футов.

– Имп? – спрашивает она, и это, наверное, должно меня напугать, но я остаюсь странно спокойной. Мне ничуть не страшно.

– Мы знакомы? – спрашиваю я, заставив её смущённо нахмуриться.

– Нет, – произносит она еле слышно, – пока ещё нет.

Мимо с рёвом проносится пикап, двигаясь гораздо быстрее сорока пяти миль в час. Он направляется в сторону Милвилля, пролетев в такой опасной близости от нас, что, если бы я вытянула левую руку, он вполне мог бы меня сбить. Возможно, оторвать мне руку или как минимум сломать её. Нас окатывает ярким светом фар. Водитель даже не сбавляет скорость, и мне становится интересно, что ему удалось увидеть за эти доли мгновения – если он вообще нас заметил.

Из-за яркого света фар я на какое-то время почти полностью слепну, поэтому стою и не двигаюсь, лишь ругаясь, моргая и глядя на мелькающие перед глазами радужные пятна.

– Тут небезопасно стоять, – раздражённо говорю я. – Удивительно, что этот грузовик не сбил нас обеих. Вы ведь понимаете, что я права? Где ваша одежда? Вы оставили её у воды? – С этими словами я указываю в сторону клубящейся тьмы, скрывающей реку Блэкстоун.

В воцарившейся после исчезновения грузовика тишине, нарушаемой лишь стрёкотом цикад с кузнечиками, кваканьем лягушек и уханьем совы, я слышу её слова:

– Мне снова это приснилось. – Несомненно, она произнесла именно эти слова, а затем добавила: – Вплоть до твоих поющих глаз и пальцев.

– Здесь небезопасно, – снова повторяю я. – Да и комары, должно быть, грызут вас заживо.

Вместо ответа она спрашивает:

– Бывают ли катафалки у тех, кто умирает в море? – Она произносит это так, словно пропустила мимо ушей всё, что я успела ей сказать, словно стоять вот так – посреди ночи, голышом, на обочине Шоссе 122, когда мимо проносятся ревущие грузовики, – это совершенно безопасно. Она произнесла именно эти слова, я уверена в этом так же, как и в том, что на ней не было никакой одежды. Это фраза из «Моби Дика», глава 117-я, «Китовая вахта». Я тогда этого ещё не знала, конечно. До того летнего вечера я ни разу не притрагивалась к «Моби Дику».

Я слишком долго стояла, без толку задавая вопросы, поэтому подхожу к ней и говорю:

– Пойдёмте, – и протягиваю ей руку. Она сжимает мою ладонь. Я радуюсь, ощутив, что её кожа вовсе не слизистая, а просто холодная от влаги. – Если я не в силах вас вразумить, то по крайней мере могу доставить в более безопасное место. – Она не сопротивляется и не произносит ни слова, пока я веду её через дорогу к своей «Хонде».

Я даю ей лёгкий хлопковый кардиган, который нашёлся в машине, но она просто стоит и непонимающе держит его, поэтому мне приходится самой его на неё надеть. Я застёгиваю пуговицы, прикрыв её маленькую грудь и плоский живот. На заднем сиденье лежит фланелевое одеяло, оставшееся после поездки на пляж, и я оборачиваю его вокруг её талии.

– Это, конечно, так себе одёжка, – объясняю я, – но всё же лучше, чем ничего.

Когда я предлагаю ей сесть в «Хонду», она долго не раздумывает. На обратном пути в Провиденс и потом, пока мы едем по Уиллоу-стрит, она не произносит ни слова. Я повторяю вопросы, на которые она до этого не удосужилась ответить. Кроме того, я задаю новые: «Где вы живёте?», «Нужно ли вам в больницу?» и «Может, мне позвонить кому-нибудь?». Ни на один из них она не соизволила дать ответа, и я начинаю подозревать, что она глухая. Но затем она включает радио, правда, похоже на то, что ни одна из радиостанций ей не нравится, поэтому она беспокойно крутит ручку приёмника. Я решаю ей не мешать. Полагаю, это хоть немного займёт её, пока я пытаюсь придумать, что мне с ней делать. Уже около дома, выруливая на подъездную дорожку, я удивляюсь тому, что не могу вспомнить большую часть обратного пути из Массачусетса и не понимаю, почему я привезла эту женщину к себе домой; ну и, наконец, что на всё это скажет Абалин.

Вот такой была ночь, когда я повстречалась с Евой Кэннинг. Я имею в виду, первая ночь, когда я повстречала её в