я пообещала подыскать ей одежду получше. Ева поблагодарила меня, и я указала ей на дверь ванной. Затем она ушла, и мы с Абалин остались в гостиной наедине.

– Кто это? – спросила Абалин. Нет, скорее даже потребовала.

– Тише, – поморщилась я. – Она может тебя услышать.

Нахмурив брови, Абалин шёпотом повторила свой вопрос.

– Не знаю, – призналась я и рассказала ей, как ехала по Шоссе 122, где наткнулась на Еву Кэннинг, стоящую обнажённой на берегу реки. Я объяснила, что она показалась мне потерянной, что с ней делать – было непонятно, к тому же Ева не просила отвезти её в больницу или полицию и не назвала адрес своего дома.

Выражение лица Абалин, до этого подозрительное, стало недоверчивым.

– И поэтому ты привезла её к себе домой?

– Я не знала, что мне ещё делать, – вздохнула я.

– Имп, – произнесла Абалин, повернув голову в сторону ванной, где сейчас находилась Ева Кэннинг, её дверь вроде бы открывалась, но теперь снова оказалась закрыта. Абалин провела своими длинными пальцами по своим чёрным волосам, закусив нижнюю губу. – С каких пор ты взяла в привычку подбирать незнакомок, которых встречаешь на обочине дороги?

– Разве с тобой было не то же самое? – возмущённо возразила я. – Ведь так?

Абалин перевела взгляд с двери ванной на меня, гримаса недоверия на её лице стала сильнее. Я думаю, что она чуть не потеряла дар речи, но ненадолго, поскольку затем взволнованно выпалила:

– Ты действительно считаешь, что это можно сравнивать?

– Нет, – призналась я. – Не считаю. Но я не знала, что делать. Я же не могла оставить её там вот так стоять.

– Голой на обочине дороги, – медленно произнесла Абалин, словно проверяя, правильно ли она меня расслышала. – Господи, Имп. Она, наверное, под веществами. Не могу сказать, что с ней не так, но она явно не в себе.

– Ты, например, могла бы оказаться серийной убийцей, – беспомощно промямлила я, понимая, что лишь усугубляю ситуацию, но не в силах сдержаться. – Я ведь не знала, что ты не такая, верно? С таким же успехом ты могла оказаться наркоманкой. Я ничего о тебе не знала, но ведь привела к себе домой.

Абалин покачала головой и рассмеялась – сухим, приглушённым смехом с откровенно раздражёнными нотками. Затем она вздохнула:

– Мне нужно покурить. Пойду-ка я прогуляюсь немного.

Когда мы только познакомились, Абалин почти отказалась от курения, но когда её одолевало нестерпимое желание закурить, она всегда выходила на улицу. Я сама никогда не просила её об этом; Кэролайн, Розмари-Энн и даже моя тётя Элейн дымили без удержу, и меня это не слишком беспокоило.

– Ты надолго? – робко спросила я.

– Не знаю, – ответила она и ткнула пальцем в дверь ванной. Я услышала звук льющегося душа. – Она останется?

– Честно говоря, я не думала об этом. Не знаю, есть ли ей куда пойти.

– Чёрт возьми, Имп. Она тебе что, вообще ничего не рассказала? Ну хоть что-то же она говорила?

– Немного. Она сказала: «Бывают ли катафалки у тех, кто умирает в море?» – объяснила я Абалин. – Это ведь из «Поэмы о старом мореходе»[45], верно?

Абалин подошла к вешалке с одеждой, сунув руку в карман своей куртки за сигаретами и зажигалкой.

– Нет, Имп. Не оттуда. Это «Моби Дик».

– Правда?

– Я прогуляюсь, – повторила она. – Если, конечно, ты не возражаешь. – Тут она снова бросила взгляд на дверь ванной.

– Нет, всё в порядке. Пожалуйста, не сердись. Я не знала, что ещё мне делать.

– Я не сержусь, – ответила Абалин, но я поняла, что это ложь. Всякий раз, когда она пыталась соврать, уголки её рта подёргивались. – Мне просто нужно выкурить сигарету-другую, вот и всё.

– Будь осторожнее, – попросила я её, и она вновь засмеялась тем же самым, без малейшего намёка на юмор, смехом. Она не стала хлопать дверью, но её шаги, когда она спускалась по лестнице, звучали тяжелее, чем обычно. Я осталась одна в своей квартире с загадочной женщиной, которая представилась Евой Кэннинг, и только теперь, с опозданием, до меня стала доходить странность всего происходящего. Я присела на диван, вперившись взглядом в изображение на экране телевизора. Там было огромное японское чудовище, застывшее в процессе вытаптывания какой-то, похожей на игрушечную, армии. Я попыталась найти пульт, но безуспешно, задумавшись, не прихватила ли Абалин его с собой, и если да, нарочно она это сделала или нет. Услышав, что Ева выключила душ, я снова встала и выключила телевизор. Затем я прошла к себе в спальню и подобрала там футболку, нижнее белье и штаны, которые были мне немного велики. И несколько носков. Ева была выше меня. Не такая высокая, как Абалин, но точно выше, чем я. Мне показалось, что эта одежда ей подойдёт.

Вот только я понятия не имела, что делать с обувью.

Когда я вернулась из спальни, она уже сидела голая на полу возле окна, вытирая полотенцем свои длинные волосы. До этого момента я не осознавала, насколько бледная у неё кожа. Цветом она была почти как молоко, отливая удивительной белизной. Вероятно, это выглядит некоторым преувеличением, и, возможно, так оно и есть. Моя ненадёжная память легко могла преувеличить степень её бледности, поскольку она частенько всё искажает. Вероятно, более правдиво было бы сказать, что Еве Кэннинг во всем была присуща необыкновенная, завораживающая бледность. Я могла бы сказать «бледность души», если бы верила в её существование. Как бы то ни было, я действительно могла бы так утверждать, но поскольку легче запомнить цвет чьей-то кожи, чем души, то не могу исключить, что бессознательно ошибочно приписала молочный цвет её коже.

– Я нашла тебе одежду, – объяснила я, за что она меня поблагодарила. Это был первый раз, когда я оценила, какой музыкальный у неё голос. Не то чтобы он отличался какой-то особой ритмичностью или напевностью… ладно, не берите в голову. Я подберу нужное слово потом. Надеюсь, что у меня получится, потому что это важно. К тому же, хотя тогда, у реки, голос Евы казался сонным и немного невнятным – как у человека, страдающего сомнамбулизмом, которого только что грубо разбудили, – теперь она говорила с какой-то тихой, тревожной уверенностью.

– Это было очень мило с твоей стороны, – произнесла она. – Мне бы не хотелось причинять тебе неудобства.

– Ты сегодня будешь спать здесь, хорошо? Утро вчера мудрёнее.

Несколько секунд она молча изучала меня взглядом, а затем твёрдо ответила:

– Нет. У меня тут неподалёку живут друзья. Они будут рады меня увидеть. Ты и так уже слишком много для меня сделала.

Через десять