Я пошла-побежала в службу трудоустройства. Там несколько других студентов листали предложения о работе, вложенные в большие белые скоросшиватели. На доске объявлений висел жалкий – раз, два, и обчелся – список фирм, планирующих собеседования со студентами-третьекурсниками. Кто-то нацарапал внизу листа: «нам пипец». Третьекурсников собеседовали две организации: офис главного военного прокурора и «Скадден», влиятельная фирма, знаменитая самыми высокими начальными зарплатами в стране[30]. Офис военного прокурора отпадал, потому что я не хотела, чтобы федеральному правительству стали известны факты моего психиатрического лечения или те три случая курения травки. Что касается «Скаддена», это была сильная юридическая фирма, состоявшая из чистокровных выпускников Лиги Плюща, для которых работа по 60 часов в неделю была почти нормой. «Скадден» был Гарвардом среди юридических фирм. Меня бы ни за что туда не взяли.

Я подавила позыв заблевать белую папку.

Клэр попыталась развеять мои страхи:

– Ты же первая на курсе! У тебя получится.

Я взяла частную ссуду под 10 % годовых, чтобы заплатить за лечение у доктора Розена. Долг за юридическую школу был значительным. Как повернется жизнь, если долго искать работу? Не придется ли снова поселиться в доме номер 6644 по Теккерей-стрит?

В группе доктор Розен высказался безапелляционно:

– Идите на собеседование в «Скадден».

Я упиралась. Я видела себя средненьким адвокатом с таким же средненьким образованием. Юридическая школа входила во второй эшелон – как и фирма «Белл Бойд и Ллойд». А партнеры «Скаддена» выступали в Верховном суде и вели сложные коммерческие тяжбы, о которых писали в многостраничных статьях в «Уолл-Стрит Джорнэл». Они носили костюмы, сшитые на заказ, и итальянскую кожаную обувь. Я же была маленькой девочкой с острицами, студенткой колледжа, которая едва не умерла от искусственно вызванной рвоты, молодой женщиной с яблочным фетишем, едва-едва перешедшей к выздоровлению.

– «Скадден» не для меня, доктор Гарвард.

– Нет, для вас.

Да что он вообще понимает?! Он целыми днями сидит на сеансах с психологически сломанными людьми. В «Скаддене» будут ждать работы с максимальной отдачей рядом с другими, делающими то же самое с момента получения своих дипломов с отличием в Принстоне. А я буду выпускницей «Лойолы».

– Вы блистательны. «Скадден» вас захочет.

«Блистательный» – это слово годилось для описания мадам Кюри, Стива Джобса или Ширли Энн Джексон, женщины-физика, которая изобрела определитель номера для сотовых. Это слово не для меня. Первое место на курсе делало меня рабочей лошадкой, отчаянно жаждущей достижений, чтобы заклеить ими, как обоями, зияющие дыры в личной жизни, а вовсе не «блистательной». В качестве доказательства у меня были результаты экзаменационного вступительного теста.

Патрис ткнула меня в предплечье, а потом утрированно изобразила характерный жест доктора Розена, который он всегда делал, когда кто-то бросал в него комплимент или оскорбление: потерла грудь. Я неохотно повторила вслед за ней. Но это «вы блистательны» каким-то образом проникло под грудину, и осколок угнездился в той мягкой части меня, которая была готова его принять.

Дома я распахнула шкаф и уставилась на свой темно-синий костюм от Calvin Klein и туфли без каблука от Cole Haan. Разумеется, губы я накрашу помадой, которую выбрал Карлос. Что ж, по крайней мере, костюм будет такой, как надо.

Неделю спустя я сидела напротив лысеющего белого мужчины лет шестидесяти с чем-то, который стоял без ботинок, в одних носках, прислонившись к дубовым книжным стеллажам, где с оправленных в солидные серебряные рамки фотографий улыбались его дети. Он подмигнул и спросил, где я вижу себя через пять лет, хмыкнув так, словно считал вопрос дурацким. Я сказала правду: «Надеюсь, что буду двигаться к партнерству». Я не имела в виду конкретно партнерство в юридической фирме, но он этого не знал.

Следующий партнер, собеседовавший меня, был одет в самый роскошный угольно-серый костюм, какой я только видела в жизни. Я пристально рассматривала его, чтобы потом в подробностях описать Карлосу. За время нашего тридцатиминутного разговора он успел скатать колбасками пять отдельных кусков скотча – клейкой стороной наружу, – ликвидируя с их помощью невидимые пылинки на столе. Пожимая мне руку под конец собеседования, он сказал: «Обещаю, мы сможем дать вам отличную работу».

У мужчин-партнеров в этой фирме в кабинетах обнаруживались любопытные артефакты: вставленная в раму винтажная толстовка «Кабс», кукла-болванчик с лицом Горбачева, альбом с автографом Брюса Спрингстина. Никто не показался мне явным психом или человеком, не способным поговорить о жизни вне работы. Лесли, единственная женщина, с которой я встретилась на собеседовании, понравилась мне открытой улыбкой и смешливостью. Опустившись в кресло напротив, я утонула в нем так, как ни разу не случалось в мужских кабинетах. Когда я спросила Лесли, может ли женщина добиться успеха в «Скаддене», она задумчиво кивнула: «Да, думаю, может».

Когда приблизилось обеденное время, два младших партнера, Жорже и Кларк, поймали такси и повезли меня в «Эмилиос» на тапас. Царственную осанку Жорже хорошо оттеняли галстук-бабочка и запонки. У Кларка, недавно женившегося, было по-детски свежее личико и легкий беспорядок на голове. Как только мы уселись, Жорже предложил каждому заказать по четыре разных блюда и делиться друг с другом. Я никогда не ела тапас. Я никогда не ела чорисо и сыр манчего на обед – собственно, на ужин или завтрак тоже. Я никогда не делила двенадцать тарелок еды с двумя мужчинами, одновременно пытаясь получить работу.

Когда принесли заказ, я постаралась выровнять дыхание и стала пробовать по кусочку с каждой тарелки: жаренный на гриле козий сыр на треугольных гренках, испанская колбаса, оливки трех цветов, блестевшие маслом, тушеные улитки и запеченный на гриле картофель. Когда все эти вкусные кусочки прокатывались по моему горлу, желудок вибрировал от удовольствия и потрясения. Это было очень далеко от капусты, тунца и горчицы. Я беспокоилась из-за уголка белой льняной салфетки между блюдами и думала о том, что у Рори взорвется мозг, когда я вечером буду отчитываться ей о съеденном за день.

Они заверили меня, что вне работы тоже есть жизнь: у Жорже невеста, а у Кларка – сердечная привязанность к многочасовым сражениям в покер. Пережевывая последний кусочек, я ощущала, как в груди ворочается желание. Я тоже хотела работать в «Скаддене». Я хотела дышать разреженным воздухом дорогой юридической фирмы, так же как Кларк и Жорже.