Вернувшись в тот день в студию, Софи не подчинилась последним наставлениям Веро. Она работала тогда над пасторальной сценой, названной просто «Центральный парк». Игрушечные лодки плавали в маленьком озерце, мальчишки в широких штанах до колен следили за лодочками — веселые, смеющиеся… Софи долго смотрела на картину, сердясь на своего уехавшего учителя, чувствуя себя слишком молодой, глупой и непокорной. Еще неделя — и она начнет заниматься в Академии. Но Софи почему-то казалось, что время не на ее стороне и всегда будет против нее.

Сердце девушки билось быстрее обычного, когда она, внезапно решившись, взяла небольшую кисть и лихорадочно обмакнула ее в ярко-желтую краску. И вскоре безмятежная вода озера заиграла синевой и зеленью, контрастируя с желтыми пятнами света, а потом и белые кораблики взорвались многоцветьем. Идиллическая сценка у озера запылала горячим цветом и трепещущим движением. Софи, работая, думала о Моне, чьи картины она не однажды видела в галерее Дюран-Ру в центре города.

Софи гордилась своей первой вылазкой в мир современной живописи, гордилась, но и сомневалась, и отчаянно нуждалась в поощрении и утешении. Возможно, в ее работе слишком видны неопытность и незрелость, где ей до утонченности и необычности Моне? Она робко рассказала Лизе о своей попытке, решившись поведать о своих надеждах, решившись поделиться с сестрой тем, что чувствует в себе потребность следовать новому направлению, что, кажется, нашла свой собственный стиль. Лиза ужасно разволновалась и рассказала о новой работе Софи Сюзанне, которая настояла, чтобы ей показали картину. Софи пригласила мать и сводную сестру в мастерскую, пытаясь скрыть свой страх и неуверенность. Картина потрясла их обеих.

— Ты сумасшедшая! — кричала Сюзанна. — И любой скажет, что ты сумасшедшая! Что ты ненормальная калека! Ты ни в коем случае не должна писать в такой манере! Я тебе запрещаю! Ты слышишь? Что случилось, где твои очаровательные портреты и прелестные пейзажи? Почему бы тебе не начать новый портрет Лизы?

Юная художница не смогла скрыть свою боль. Она пыталась понять, права ли мать, — возможно, ее попытка следовать примеру великого Моне была и вправду так чудовищна, так безобразна, как утверждала Сюзанна? Софи выбросила картину, однако Лиза подобрала ее и спрятала на чердаке. А Софи отправилась в Академию и продолжила изучение традиционных линий и форм, тени и света, проводя к тому же по три-четыре часа после занятий в Метрополитен-музее, где копировала одного прославленного художника за другим.

Но теперь она была не одна. Уже к середине первого семестра у Софи появились две подруги — а ведь до сих пор у нее никогда не было подруг. Джейн Чандлер и Элиза Рид-Уаринг — молодые девушки из приличных семей — так же, как Софи, страстно любили искусство. Они втроем бродили по музеям и галереям и проводили вместе почти все свободные часы. Посещали одни и те же занятия, садились рядом, когда это было возможно, вместе готовились к экзаменам. И следующие годы стали самыми счастливыми в жизни Софи.

Но постепенно девушка начала ощущать, что с нее довольно. Она устала от копирования старых мастеров. Она уже изучила до мельчайших подробностей анатомию женщины, а занятия по мужской натуре были ей недоступны. Гравирование сухой иглой и травлением не слишком ее интересовало. Софи хотелось испытать себя в чем-то новом, ином, отличающемся от привычного. Ей хотелось буйства красок и света.

И постепенно это желание становилось все сильнее. Софи поделилась своими стремлениями с подругами. Но Джейн была вполне довольна учебной программой, потому что в будущем намеревалась работать вместе со своим отцом, гравером. А Элиза хотела стать портретисткой, и ей нравилось изучать работы старых мастеров. Обе девушки аккуратно посещали занятия и ни на что не жаловались. Недавно обе они обручились с молодыми людьми своего круга. Они не говорили об этом, но Софи знала, что подруги удивляются, почему она сама до сих пор ни с кем не обручена. В конце концов Софи с грустью увидела, что подруги понимают ее далеко не полностью.

— Но если так велико твое желание работать по-своему, Софи, — сказала Элиза, — так почему не попробовать? Или ты боишься?

Софи и в самом деле боялась, да разве могло быть иначе? Но при этом ее сжигала постоянная жажда нового. И вот, отправившись в поисках подходящей натуры на прогулку вместо очередного урока, она забрела как-то на Третью авеню.

Тогда-то она и решила написать жанровую сценку, но не так, как написали бы ее Милле, Руссо или Диас, а так, как хотелось того Софи О'Нил.

— Мисс Софи! — прервал ее размышления грубоватый оклик кучера. — Уже половина четвертого!

Софи вздохнула.

— Спасибо, Биллингс. Я собираюсь.

Пора было отправляться домой, где, наверное, уже ждет ее ворчливая мисс Эймс.

Войдя в гостиную матери, Софи замерла у порога.

Прямо напротив нее стоял Эдвард Деланца. Он тепло улыбнулся девушке.

Софи уставилась на него расширившимися глазами, не в силах отвести взгляд. Наконец она заметила, что в гостиной находится и мисс Эймс. Старая дева сидела на кушетке возле мраморного камина и пожирала алчным взглядом Эдварда и Софи, переводя пронзительные черные глаза с одного на другую.

Софи на мгновение охватила паника. Что он здесь делает?..

Эдвард шагнул навстречу, окинув Софи внимательным быстрым взглядом, окончательно лишившим ее присутствия духа.

— Добрый день, мисс О'Нил. Я случайно проезжал мимо и подумал, что следует оставить свою визитную карточку. Но мне сказали, что вы должны вернуться домой с минуты на минуту… — Он усмехнулся, его голубые глаза смотрели прямо в глаза Софи. — И я решил, что лучше дождаться вас.

Софи все еще не могла двинуться с места. Когда Эдвард оглядел ее, она сообразила, что вид у нее, должно быть, просто ужасный. Софи испугалась. Ведь сейчас в ней трудно узнать ту девушку, какой она была тогда, на веранде, — в тот вечер ее волосы лежали в аккуратной прическе, на ней было вечернее платье… А теперь она может показаться куда более эксцентричной, чем ее все считают.

И одежда, и прическа Софи находились сейчас в полном беспорядке. Шпильки давно вылетели, и толстая коса не лежала уже вокруг головы, а свободно висела за спиной, и из нее выбились пряди. Софи чувствовала, что ее коса вот-вот совсем расплетется, и тогда волосы вообще будут выглядеть ужасно… Хуже того, блузка и юбка Софи были перепачканы красками, и девушка прекрасно знала, что от нее сильно пахнет скипидаром. Она вообще в эти дни мало обращала внимания на свою внешность, потому что знала — мать в Ньюпорте, дом пуст, и она не ждала других гостей, кроме мисс Эймс.

Гостей? Эдвард Деланца зашел к ней в гости?!

— Девочка, ты что, язык проглотила? — поинтересовалась мисс Эймс, вставая. — Ты даже не поздороваешься с этим милым джентльменом?

Софи густо покраснела.

— Мистер Деланца… — с трудом выговорила она. Она поняла наконец, что он пришел именно к ней. И тут же в памяти всплыли слова Сюзанны: «Его доброта скрывает лишь одно — его намерение совратить и погубить тебя».