Она сама еще не видела, что произошло в городе. Осторожно, прокрадываясь шаг за шагом, она преодолевала путь в плотной толпе. Люди были к такому привычны и не мешали ей двигаться вперед. Наконец, Мария увидела Его. Он стоял на коленях и крепко держал человека, упавшего у Его ног. Мария, похолодевшая от ужаса, думала, что это не могло быть правдой. Но видение не исчезало, как и отвратительные язвы на обезображенном лице и бубенчики на запястьях. Это был прокаженный.

Она стояла слишком далеко, чтобы расслышать слова Иисуса. Она только видела, как шевелятся Его губы и как Он склонился к лицу прокаженного. Время шло, нет, остановилось, или мучительно тянулось… Наконец, Иисус поднялся и помог подняться больному. Мария вновь не поверила своим глазам. Лицо прокаженного очистилось, движения обрели силу, и он сорвал с себя бубенчики. Иисус сказал ему еще несколько слов, потом обернулся и что-то сказал стоявшим позади себя женщинам. Они покивали, подошли к исцеленному, и Мария поняла, что теперь Он получит новую одежду и сможет вымыться.

Иисус немного пошатывался, Он устал. Он поднял руку на прощание и направился к одному из домиков.

Народ оживился, кто-то громко призывал Господа, кто-то хором молился, здесь и там раздавались торжественные гимны. Мария плакала. Когда все наконец разбились на небольшие группы, чтобы вскоре исчезнуть в горах или на берегу, голоса стали только громче – люди ликовали и кричали от восторга. Мария плакала, и слезы оставляли белые дорожки на грязном лице. Вскоре она поняла, что осталась в одиночестве и теперь ничто не мешало ее увидеть. Но Мария не могла пошевелиться, тело ее застыло, и она замерзла. На непослушных ногах она приблизилась к женщинам, которые помогали исцеленному.

– Я могу чем-то помочь?

Старшая из женщин улыбнулась ей.

– Меня зовут Саломея. Ты здесь недавно?

– Да. Я Мария из Магдалы и пришла сюда из Тиверии, чтобы встретиться с Ним.

– Ты выглядишь так, будто помощь нужна тебе самой.

Они были добры к ней, проводили на берег, усадили на камень и уговорили смыть с ног пыль в прохладной воде. Вскоре одна из них вернулась с хлебом и чашей вина. Мария, как и Эфросин прошедшим вечером, осушила чашу, как будто одним глотком. Потом вымыла лицо и руки и погрузила ноги в прохладную воду. Ей было хорошо, но думать она не могла. Или, может быть, не смела.

Когда стемнело, вернулась Саломея.

– У нас есть навес на склоне горы, пойдем со мной, там ты сможешь переночевать.

Мария, как ребенок, подчинилась.

Она уснула, как только нашла под навесом лишнюю циновку. Вокруг приглушенно звучали женские голоса, они были для Марии как колыбельная песня. Ночью она просыпалась, но ровное дыхание женщин ее успокаивало, и она снова засыпала. Рассвет еще не наступил, но над навесом уже стало светлее, скоро должно было прийти утро.

Несмотря на старание, Мария все еще не могла думать. Она вспоминала Эфросин, ее печаль и все, что тогда говорила приемная мать, но это не помогало. Она пыталась вспомнить вчерашний путь, но он словно стерся из памяти. Когда Мария подумала о вчерашнем чуде, которому стала свидетельницей, все вдруг встало на свои места. «Если он безумен, я согласна стать такой же».

Внезапно навес превратился в золотой купол над их головами, наступило утро, и женщины, одна за другой, стали просыпаться. Мария сняла платок, и они изумленно уставились на ее волосы.

– Они как солнечный свет, – восторженно промолвила одна из них. – Ты не иудейка?

– Иудейка, – твердо ответила Мария. – Я родилась в Магдале, на другой стороне бухты. Моего отца распяли за мятеж, а мать и братьев убили римляне. Мне удалось бежать.

Новые знакомые заахали: «Бедняжка». Они больше не задавали вопросов, и она была им за это благодарна. Все спешно оделись к утренней молитве. Мария припозднилась, ей никак не удавалось убрать волосы. Но потом она все же присоединилась к остальным в саду большого дома.

Людей было много, около двадцати мужчин и столько же женщин. Мария не успела сосчитать. Появился Иисус, встал посреди сада и начал молитву. Это была скромная молитва: простыми словами просил Иисус Господа благословить наступавший день и работу, которую всем им предстояло выполнить.

Когда Он открыл глаза и огляделся в толпе, то заметил Марию. Он светло улыбнулся и громко позвал:

– Мария Магдалина, ты пришла!

Его радость была столь очевидна, что передалась и другим людям. Иисус подошел прямо к ней, взял за руки и притянул к себе.

– Это Мария, женщина, которую я встретил и полюбил.

По толпе пронесся удивленный шепот, когда Иисус заключил Марию в объятия и поцеловал. Теперь ей уже не нужно было принимать какое-либо решение.

Когда на другой день они снова собрались в беседке, Павел решительно взял слово:

– Я много думал над твоими словами о Его любви, охватывавшей все и всех. Но в Его проповедях есть необъяснимые противоречия: когда Ему сообщили о том, что родственники пришли Его навестить, он сказал: «Кто моя мать и кто братья?» – а человеку, желавшему похоронить отца, ответил: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Он учил: «Я пришел не с миром, но с мечом. Ибо я пришел восстановить сына против отца, дочь против матери, невестку против свекрови. Я пришел сделать домочадцев врагами». Ты тоже слышала это?

– Да.

В голосе Марии не было и тени сомнения.

– Как ты можешь это объяснить?

– Я могу рассказать, как я это понимаю.

Павел кивнул, и Мария заговорила:

– Я уже говорила о Его странствиях по пустыне. Тогда Он впервые понял, что другие люди не слышат голоса, постоянно говорившего с Ним.

– Это, должно быть, испугало Его? – осторожно спросил Павел.

Мария согласно кивнула.

– Да. Но Он к тому же познал важную истину. Он сказал, что наконец понял, зачем людям столько законов и правил. И еще понял, что прочные семейные связи опасны.

Она, поколебавшись, продолжила:

– Мы практически воедино сплавлены с родителями. Это необъяснимо, но нам сложно не подчиняться им. Но если так будет в течение всей жизни, можно утратить способность действовать самостоятельно.

Мария неуверенно развивала свою мысль:

– Но прежде всего, мне кажется, Он восставал против того, что люди рассматривают любовь только как личную привязанность, связь. Он еще говорил, что легко любить близких, но сложнее любить тех, к кому люди относятся как к преступнику или прокаженному.

Павел выглядел озадаченным, но внезапно заговорил Симон Петр.

– Этого Он требовал от нас с братом. Он сказал: «Идите за мной». И мы пошли, покинув отца и его лодки… Никто не говорит, что это было легко. Мать плакала, отец был в ярости. Мы были нужны ему, но покинули – и поступили постыдно. Почти весь Капернаум презирал нас.