Не ожидала, да? Думала, я такой осел, что отпустил жену в город одну?

Леденею.

— В смысле программу слежки? Как у детей, что ли?

Он подходит, тычет экраном своего телефона мне в лицо. Так близко, что ничего разобрать толком не могу. И давит, давит тоном:

— Вечером мне сладких снов пожелала, а сама отправилась в гостиницу! Я утром просыпаюсь, смотрю, где жена моя любимая была, а она по мужикам, блядь! Кто он? Не Баженов, этот на Урале, я уже проверил! Кто?! Говори! Сам узнаю — хуже будет!

Следующие минуты помню плохо. Свои оправдания, возмущения. Опустошающую, сносящую с ног обиду, что Марк тупо следил за мной все это время. Поэтому, видимо, и относился лучше, ведь маршруты мои максимально просты и прозрачны: работа — дом — магазин.

Обвинения сыплются градом. Оскорбления — грубые, страшные и совершенно незаслуженные. Я мучилась виной за ту ночь на крыше с Демьяном, но мы ничего не делали, только разговаривали.

— Да это просто программа! Она могла сломаться! Я, может, випиэн включала, поэтому он и скаканул на карте! А ты не разобрался, сразу начал обзывать!

— В гостиницу, куда элитных блядей водят, скакнул твой випиэн? Какое совпадение! И маршрут випиэн построил, как ты на такси ехала, как в гостинице три часа пробыла, потом обратно?

— А ты откуда знаешь, куда их водят?! — кричу я в ответ. Колотит.

— Секса тебе мало? Ебу тебя редко, да? Нашла себе кого-то с членом побольше?!

— Марк… — бормочу все себя ужаса, стыда и такой сильной несправедливости.

Хочу уйти, но он не пускает.

— Сосала ему? На меня смотри. Давно ты этого хотела, по глазам видел. Думал, нормальная девка, а ты такая же шлюха, как и все!

— Марк!

Страх рушит стойкость, лишает достоинства. Слезы жгут щеки. Я хочу это прекратить, но у меня нет сил. Ни физических, ни моральных! Марк стоит в дверях, перегородив путь, и просто орет.

А я… я к такому не привыкла, на меня отец кричал пару раз в жизни, и это были жуткие дни. Я вся состою из страха, превращаюсь в жалкую мышь и просто шепчу:

— Я ни разу тебе не изменяла. Ни разу, клянусь! Это ведь… приложение, ты веришь ему или мне? Я была дома! Да спроси ты у консьержа, посмотри по камерам!

— Обязательно посмотрю. Даже не сомневайся! Прямо сейчас вместе и посмотрим.

— Сделай это! Но имей в виду, я тебя не прощу. — Голос дрожит.

Потому что это конец. Марк не понимает, что ли? Конец всему! Нашему браку!

— То, что ты наговорил, как себя вел — забыть невозможно. Ты сейчас спустишься вниз, во всем убедишься, вернешься, а я тебе не открою! Буду в это время, — кричу, — подавать на развод! И да, я делала минет, но это было до тебя! И мне очень сильно нравилось!

Он подходит. Почему-то точно понимаю, что сейчас произойдет что-то ужасное. Я будто заранее знаю развязку и делаю шаг назад. Упираюсь в подоконник.

— Ты мне всю душу, сука, вымотала. Я ни спать не могу, ни есть, стараясь тебе угодить. По врачам таскаюсь. Дрянь.

Все длится мгновение: Марк резко поднимает руки и бьет по моим ушам. Одновременно.

Голова взрывается. Следом пронзает такой адской болью, словно он не ладонями хлопнул, а спицу в ухо вогнал, разом пробив обе перепонки.

Швыряет в пекло и топит.

Я слышу шум воды и оглушающий звон, словно я каким-то образом оказалась внутри колокола. Изо всех сил зажмуриваюсь и теряюсь. Зажимаю уши. Падаю на корточки. Тону в отчаянии.

Сквозь боль прорывается мысль: «Еще секунда, и он меня убьет. Просто убьет, и больше меня не будет».

Понимание этого перекрывает панику.

Я делаю вдох и распахиваю глаза. Пялюсь на Марка, он что-то орет, а я не слышу. Ничего не слышу. Мои ладони влажные. Смотрю на них и вижу кровь.

Звон перекрывает все. Он становится моим миром.

Хватаю телефон и бегу. К входной двери, на лестничную площадку! Несусь и кричу что есть мочи, потому что хочу жить! Я кричу, но не слышу ни собственного голоса, ни шагов Марка за спиной. Поэтому, когда он хватает меня со спины, кажется, что это конец. Бьюсь в его руках, стучу ногами.

Он силой меня к себе разворачивает.

Его лицо другое. Гримаса ненависти больше не кривит черты. Марк в панике, на его глазах слезы. Он что-то говорит. По губам считываю, что молит о прощении.

Но я не слышу. Ничего не слышу.

Лишь оглушающий звон. И собственный, бьющий в набат пульс.

Глава 17

Из больницы меня должен забрать отец. Смутно помню последние два часа — дорогу на скорой, осмотр, ожидание. Бесконечное ожидание в кабинете, пока папа примчится с другого конца города. Детали перемешиваются, очередность путается. Все это время мне очень сильно больно. Катастрофически. Голова кружится, глаза режет. Слух — важная штука, оказывается.

Говорят, по-настоящему мы начинаем ценить, лишь потеряв. Я на собственном примере удостоверилась в правильности этих слов. Трогаю уши без остановки, а они… не работают.

Мир изменился резко, в один миг, с громким хлопком. Люди вокруг бегают, разговаривают, смеются. Я рядом с ними, но при этом будто в другой реальности. Ни фига не слышу. И кажется, будто они все ненастоящие, а сама реальность — фальшивая. Этот звон еще… словно пение из самого ада — нестерпимое, жуткое. Настоящий гимн беспомощности. Сквозь него пробиваются удары сердца, как громкие шаги в пустом зале. Так кровь бежит по сосудам. Это я тоже слышу, и оттого становится еще хуже.

Ни один реальный звук в моем мире более не существует. Телефон вибрирует и падает на плитку абсолютно тихо.

Поднимаю, вглядываюсь в экран — Демьян звонит. Его еще не хватало! Я злюсь. Сбрасываю. Пишу:

«Не могу говорить».

Ну где же папа?

Марк дежурит на улице. Я бы такси вызвала, но боюсь выходить одна.

Ощущаю себя по-другому. Мучительная непрекращающаяся боль и подогревающий ее страх, что теперь это моя новая реальность на веки вечные. Вытираю слезы.

Демьян, Дёма. Ну что ты, блин, звонишь-то снова и снова? Что тебе надо?! Сказать тебе правду, что ли?

Что оглохла в двадцать шесть лет, возможно, стала инвалидом, потому что… вышла замуж не за того человека?

Игнорировала звоночки и красные флаги. Игнорировала как полная дура! Никому не рассказывала о том, как Марк испугал на парковке, как отчитывал, если поступала, на его взгляд, неправильно. Боже, когда я