Вдоль строительных лесов земля была перепачкана известью; чтоб не растаскивали грязь по улице, двое работников сметали замлю к стенам метлами.

Возница соскочил с камней и, взяв лошадей под уздцы, потащил на свободное место, чтобы разгружать камень поближе к стройке.

– Эй, Крыса, это что с тобой за пижоны? – крикнул со второго этажа каменщик в замазанном фартуке.

– Родственники, – ответил возница, которому не понравилось, как его назвали.

Из окна первого этажа выглянул человек в коричневом камзоле, с карандашом за ухом и рулоном твердого пергамента в руках.

– Доброго дня, господин Форест! – приветствовал его возница, сняв шапку.

– Камень не побил? – вместо приветствия спросил тот и строго покосился на Клауса и Ригарда.

– Никак нет, ваша милость, не токмо не побил, но даже и не запылил.

– А где твои грузчики?

– Захворали, ваша милость, но я других нашел.

– Ладно, разгружай на сосновые лаги – вон те, видишь?

– Конечно, ваша милость. Сейчас начнем.

Клаус с Ригардом спустились с телеги и, сняв куртки, стали таскать камень в то место, куда указал подрядчик, а возница помогал им правильно укладывать.

Работа двигалась медленно, Ригард скоро устал, и Клаусу опять пришлось работать за двоих, а чтобы не стереть до крови ладони, он замотал их найденной ветошью.

Разгрузить телегу удалось лишь за два с половиной часа беспрерывной работы. Даже Клаусу пришлось нелегко, ведь каждый камень весил не меньше двадцати фунтов, а возница помогал им только укладывать. Да еще подрядчик то и дело напоминал, что скоро прибудет очередная телега, а потому надо поторопиться.

На Ригарда страшно было смотреть, лицо его стало пунцовым, глаза слезились. Он понимал, что не может оставаться для Клауса обузой, поэтому старался как мог и уже с трудом переставлял ноги.

Несмотря на то что подрядчик всем своим видом демонстрировал недовольство, за разгрузку он расплатился честно, отдав положенные шесть крейцеров. А еще им дали воды – напиться и помыть горевшие от шершавого камня руки. После это приятели забрали свои куртки и двинулись вдоль улицы, отряхивая с себя известковую пыль.

– Не годится наша одежка для грязной работы, – сказал Ригард.

– Со временем другую достанем, а эту нужно поберечь.

– Ох, – Ригард покачал головой, – неужели нам теперь всегда батраками горбиться? Я-то думал, что свободная жизнь посытнее будет да полегче…

– Может, будет и сытнее, только эту жизнь еще устроить нужно.

– Ну и что же нам предпринять, чтобы ее устроить? – спросил Ригард, рассматривая вывески над булочными и харчевнями, откуда пахло настоящей едой.

– Что-нибудь придумаем. Предлагаю пока найти недорогой ночлег, а уже потом вернемся в город и поищем работы.

– Клаус, у меня от работы все ладони в пузырях! Смотри!

– Приложишь подорожник, и все пройдет.

– Подорожник за городом искать нужно…

– Пройдемся через центр, потом в ворота и за город, – сказал Клаус. – Сейчас нам нужно хоть немного город посмотреть, чтобы завтра время на блуждания не тратить.

Остановив прохожего, приятели расспросили, как пройти на торговую площадь, и двинулись по указаному маршруту, примечая пекарни, валяльные мастерские и приемные конторки больших прачечных.

– Вот бы куда нам пристроиться, я там все тонкости знаю, – сказал Клаус, глядя, как в конторку заходит очередная горничная с узлом белья.

– А у нас в Денвере только прачки, – сказал Ригард.

– Да, у нас прачки, – согласился Клаус. – Но я уже давно слышал, что в некоторых городах это ремесло купцы взяли, как какие-нибудь мыловарни или красильни. Может, и я когда этим займусь.

– Так, может, сразу и откроем свою прачечную? – оживился Ригард.

– Нет, так сразу нельзя. Вот найдем работу, присмотримся, а там, может, и попробуем.

Несмотря на то что лорд Ортзейский не мог представить Лефлеру никаких доказательств его вины, слово суверена было последним – наемникам предложили убраться в трехдневный срок. О последствиях в случае неповиновения можно было не говорить – они были понятны. А для подкрепления своего твердого слова лорд привел к лагерям Лефлера свою гвардию, хорошо отдохнувшую и восстановившую бравый вид, тогда как наемники жили впроголодь и ездили на дырявых седлах.

Через два дня полторы тысячи солдат Лефлера выступили по дороге на юго-восток. За ними, не отставая ни на шаг, следовало двухтысячное войско лорда Ортзейского, следившее за тем, чтобы наемники не грабили по дороге.

Благодаря такому весомому арьергарду бывших союзников вышвырнули за границу за одни сутки, и Лефлер прямо с дороги выслал договорщиков к лорду Роборну, чтобы получить разрешение на проход по его земле.

Полторы тысячи – слишком большой отряд, чтобы остаться незамеченным, так что во избежание недоразумений следовало испрашивать разрешения на проход у каждого лорда.

Никакого плана действий у Лефлера пока не было, и он вел войска за пределы королевства, чтобы там, на ничейных землях свободных баронов, поучаствовать в чьей-нибудь войне или пограбить.

При подходе к городу Слимбургу разрешение на проход войска от лорда Роборна было получено, но с условием, что у солдат достаточно средств на пропитание. Чтобы доказать наличие средств, Лефлеру пришлось предъявить полковую казну надменному капитану – посланнику лорда Роборна, который должен был указать, куда направляться войсковой колонне, чтобы встать лагерем на ночлег.

В этот раз им отвели берег реки, что было неплохо. Оставив солдат обустраиваться в лагере, Лефлер выделил фуражирам десять талеров золотом и отправил по деревням скупать провиант.

Это были деньги из старых запасов, тратить золото габинчийской чеканки он пока опасался. Лефлеру было известно, что в Денвере уже изъяли несколько таких монет и на тех, кто предъявил их, была устроена облава.

Взяв с собой четверых всадников, Лефлер поехал в город, чтобы выпить в спокойной обстановке в каком-нибудь чистеньком трактире. Полковник стал замечать, что ему все чаще требуется отдых, и уже подумывал о том, чтобы вскорости выйти в отставку.

В город с ним поехали сержант Короб, картежник Густав и два лейтенанта – Руйо и Апарет.

Последние двое удостоились приглашения лишь потому, что их мундиры имели приличный вид. В отличие от остальных офицеров войска, Руйо и Апарет не пропивали жалованье до тех пор, пока не приводили в порядок амуницию.

Чтобы не привлекать внимание в городе, все оружие с поясов было снято и уложено в сумки, и Лефлер свободно въехал в Слимбург без всякого досмотра, которому здесь подвергали всех подозрительных людей.