Так говорил господин Голядкин, сидя на диване своем и несмея пошевелиться от страха. Вдруг глаза его остановились на одном предмете, ввысочайшей степени возбудившем его внимание. В страхе — не иллюзия ли, не обманли воображения предмет, возбудивший внимание его, — протянул он к нему руку, снадеждою, с робостию, с любопытством неописанным… Нет, не обман! неиллюзия!Письмо, точно письмо, непременно письмо, и к нему адресованное…Господин Голядкин взял письмо со стола. Сердце в нем страшно билось, «Это,верно, тот мошенник принес, — подумал он, — и тут положил, а потом и забыл;верно, так все случилось; это, верно, именно так все случилось…» Письмо было отчиновника Вахрамеева, молодого сослуживца и некогда приятеля господинаГолядкина. «Впрочем, я все это заранее предчувствовал, — подумал герой наш, — ивсе то, что в письме теперь будет, также предчувствовал…» Письмо былоследующее:

«Милостивый государь, Яков Петрович!

Человек ваш пьян, и путного от него не дождешься; по сейпричине предпочитаю отвечать письменно. Спешу вам объявить. что поручение, вамина меня возлагаемое и состоящее в передаче известной вам особе через мои рукиписьма, согласен исполнить во всей верности и точности. Квартирует же сияособа, весьма вам известная и теперь заменившая мне друга, коей имя при семумалчиваю (затем что не хочу напрасно чернить репутацию совершенно невинного человека),вместе с нами, в квартире Каролины Ивановны, в том самом нумере, где преждееще, в бытность вашу у нас, квартировал заезжий из Тамбова пехотный офицер.Впрочем, особу сию можете найти везде между честных и искренних сердцем людей,чего об иных сказать невозможно. Связи мои с вами намерен я с сего числапрекратить; в дружественном же тоне и в прежнем согласном виде товариществанашего нам оставаться нельзя, и потому прошу вас, милостивый государь мой,немедленно по получении сего откровенного письма моего, выслать следуемые мнедва целковых за бритвы иностранной работы, проданные мною, если запомнитьизволите, семь месяцев тому назад в долг, еще во время жительства вашего с намиу Каролины Ивановны, которую я от всей души моей уважаю. Действую же я такимобразом потому, что вы, по рассказам умных людей, потеряли амбицию и репутациюи стали опасны для нравственности невинных и незараженных людей, ибо некоторыеособы живут не по правде и, сверх того, слова их— фальшь и благонамеренный видподозрителен. Вступиться же за обиду Каролины Ивановны, которая всегда былаблагонравного поведения, а во-вторых, честная женщина и вдобавок девица, хотяне молодых лет, но зато хорошей иностранной фамилии, — людей способных можнонайти всегда и везде, о чем просили меня некоторые особы упомянуть в сем письмемоем мимоходом и говоря от своего лица. Во всяком же случае вы все узнаетесвоевременно, если теперь не узнали, несмотря на то что ославили себя, порассказам умных людей, во всех концах столицы и, следовательно, уже во многихместах могли получить надлежащие о себе, милостивый государь, сведения. Взаключение письма моего объявляю вам, милостивый мой государь, что известнаявам особа, коей имя не упоминаю здесь по известным благородным причинам, весьмауважаема людьми благомыслящими; сверх того, характера веселого и приятного,успевает как на службе, так и между всеми здравомыслящими людьми, верна своемуслову и дружбе и не обижает заочно тех, с кем в глаза находится в приятельскихотношениях.

Во всяком случае пребываю покорным слугою вашим

Н. Вахрамеевым.

Р.S. Вы вашего человека сгоните: он пьяница и приносит вам,по всей вероятности, много хлопот, а возьмите Евстафия, служившего прежде у наси находящегося на сей раз без места. Теперешний же служитель ваш не толькопьяница, но, сверх того, вор, ибо еще на прошлой неделе продал фунт сахару, ввиде кусков, Каролине Ивановне за уменьшенную цену, что, по моему мнению, немог он иначе сделать, как обворовав вас хитростным образом, по малому и вразные сроки. Пишу вам сие, желая добра, несмотря на то что некоторые особыумеют только обижать и обманывать всех людей, преимущественно же честных иобладающих добрым характером; сверх того, заочно поносят их и представляют их вобратном смысле, единственно из зависти и потому, что сами себя не могутназвать таковыми.

В.».

Прочтя письмо Вахрамеева, герой наш долго еще оставался внеподвижном положении на диване своем. Какой-то новый свет пробивался сквозьвесь неясный и загадочный туман, уже два дня окружавший его. Герой наш отчастиначинал понимать… Попробовал было он встать с дивана и пройтись раз и другой покомнате, чтоб освежить себя, собрать кое-как разбитые мысли, устремить их наизвестный предмет и потом, поправив себя немного, зрело обдумать своеположение. Но только что хотел было он привстать, как тут же, в немощи ибессилии, упал опять на прежнее место. «Оно, конечно, я это все заранеепредчувствовал; однако же как же он пишет и каков прямой смысл этих слов?Смысл-то я, положим, и знаю; но куда это поведет? Сказал бы прямо: вот,дескать, так-то и так-то, требуется то-то и то-то, я бы и исполнил. Турнюра-то,оборот-то, принимаемый делом, такой неприятный выходит! Ах, как бы поскореедобраться до завтра и поскорее добраться до дела! теперь же я знаю, что делать.Дескать, так и так, скажу, на резоны согласен, чести моей не продам, а того…пожалуй; впрочем, он-то, особа-то эта известная, лицо-то неблагоприятное как жесюда подмешалось? и зачем именно подмешалось сюда? Ах, как бы до завтра скорей!Ославят они меня до тех пор, интригуют они, в пику работают! Главное — временине нужно терять, а теперь, например, хоть письмо написать и только пропустить,что, дескать, то-то и то-то, и вот на то-то и то-то согласен. А завтра чем светотослать, и самому пораньше того… и с другой стороны им в контру пойти, ипредупредить их, голубчиков… Ославят они меня, да и только!»

Господин Голядкин подвинул бумагу, взял перо и написалследующее послание в ответ на письмо губернского секретаря Вахрамеева:

«Милостивый государь, Нестор Игнатьевич!

С прискорбным сердцу моему удивлением прочел яоскорбительное для меня письмо ваше, ибо ясно вижу, что под именем некоторыхнеблагопристойных особ и иных с ложною благонамеренностью людей разумеете выменя. С истинною горестию вижу, как скоро, успешно и какие далекие корнипустила клевета, в ущерб моему благоденствию, моей чести и доброму моему имени.И тем более прискорбно и оскорбительно это, что даже честные люди, с истинноблагородным образом мыслей и, главное, одаренные прямым и открытым характером,отступают от интересов благородных людей и прилепляются лучшими качествамисердца своего к зловредной тле, — к несчастию в наше тяжелое и безнравственноевремя расплодившейся сильно и крайне неблагонамеренно. В заключение скажу, чтовами означенный долг мой, два рубля серебром, почту святою обязанностиювозвратить вам во всей его целости.

Что же касается до ваших, милостивый государь мой, намековнасчет известной особы женского пола, насчет намерений, расчетов и разныхзамыслов этой особы, то скажу вам, милостивый государь мой, что я смутно и неяснопонял все эти намеки. Позвольте мне, милостивый государь мой, благородный образмыслей моих и честное имя мое сохранить незапятнанными. Во всяком же случаеготов снизойти до объяснения лично, предпочитая верность личного письменному,и, сверх того, готов войти в разные миролюбивые, обоюдные, разумеется,соглашения. На сей конец прошу вас, милостивый государь, передать сей особеготовность мою для соглашения личного и, сверх того, просить ее назначить времяи место свидания. Горько мне было читать, милостивый государь мой, намеки нато, что будто бы вас оскорбил, изменил нашей первобытной дружбе и отзывался овас с дурной стороны. Приписываю все сие недоразумению, гнусной клевете,зависти и недоброжелательству тех, коих справедливо могу наименовать ожесточеннейшимиврагами моими. Но они, вероятно, не знают, что невинность сильна уже своеюневинностью, что бесстыдство, наглость и возмущающая душу фамильярность иныхособ, рано ли, поздно ли, заслужит себе всеобщее клеймо презрения и что этиособы погибнут не иначе, как от собственной неблагопристойности иразвращенности сердца. В заключение прошу вас, милостивый государь мой,передать сим особам, что странная претензия их и неблагородное фантастическоежелание вытеснять других из пределов, занимаемых сими другими своим бытием вэтом мире, и занять их место, заслуживают изумления, презрения, сожаления и,сверх того, сумасшедшего дома; что, сверх того, такие отношения запрещеныстрого законами, что, по моему мнению совершенно справедливо, ибо всякий долженбыть доволен своим собственным местом. Всему есть пределы, и если это шутка, тошутка неблагопристойная, скажу более: совершенно безнравственная, ибо смеюуверить вас, милостивый государь мой, что идеи мои, выше распространенныенасчет своих мест, чисто нравственные.