– Необычное имя, – произносит Майкл и тут же добавляет: – Наверное, вам все об этом твердят.

– Нет, – говорит Лански. – Так зовут меня только здесь. Это моя фамилия. А имя – Пол, но на ПЛЗ у нас два Пола.

– Программа лечения зависимости, – поясняет Лилли, заметив недоумение на лице Майкла.

– Ну, а ты как сюда загремел? – интересуется Лански.

– О, он печальный, – говорит Лилли.

– А мы плохие. – Карл подмигивает; проколотая бровь делает мимику жестче.

– Еще какие плохие, – кивает Лилли и поворачивается к Майклу. – Карл сидел на наркотиках.

– А я запойный, – говорит Лански.

Заметно, думает Майкл. Под большими очками в черной оправе щеки Лански пронизаны поврежденными кровеносными сосудами.

В центре стола стоит кувшин. Лилли наливает себе сок.

– Здесь мы все делимся на помешанных, плохих и печальных.

Лицо Майкла кривит улыбка.

– Если мы печальные и плохие, кто тогда помешанные?

– О, сейчас их тут не так много, – отвечает Карл. – Но они психические, совсем сдвинутые, понимаешь? Те, кто слетел с катушек.

– Я слетела с катушек и попала сюда, – говорит Лилли. Ее откровенность обезоруживает, но до Майкла уже дошло, что в Мореленд-плейс редко ведут светские разговоры. – У меня БР. – Она одаривает его великолепной улыбкой.

– Что это? – спрашивает Майкл.

– Биполярное расстройство, – поясняет Лански и смачно откусывает гамбургер. На тарелку плюхается клякса кетчупа.

Лилли смотрит на женщину, подающую еду. Та вручает Майклу тарелку с печеным картофелем, фаршированным тунцом и сладкой кукурузой. Теперь он вспоминает, что именно это и заказывал.

– Мое уже готово, Салли?

Немного странно обращаться по имени к персоналу и другим пациентам, думает Майкл. Впрочем, дружелюбие – всегда хорошо.

– А что ты заказывала? – спрашивает Салли.

– Омлет, – отвечает Лилли. – У меня аллергия на пшеницу, – поясняет она Майклу, понизив голос, будто это более откровенное признание, чем предыдущее.

– Ну, так… ты сказала, что слетела с катушек. Что это значит?

Обычно Майкл не особенно любопытен, но история Лилли вызывает у него глубокий интерес. На ее фоне он гораздо меньше чувствует себя отщепенцем, ведь он давно не общался с другими людьми. Впервые за много месяцев в душе возникло нечто слегка напоминающее радость.

– А, я хотела зарезать свою сестру, – небрежно сообщает Лилли.

Майкл едва не давится едой.

– Да ты, наверное, слышал, – говорит Лански. – Об этом во всех газетах трубили.

И тут до Майкла доходит. Так вот откуда ему знакомо лицо Лилли. Не может быть! Они с сестрой вели программу «Стрит-данс в прямом эфире», которую обожают его дети. Мне-то она по барабану, не перевариваю такую музыку – и все же! Ну надо же, удивляется он, в задумчивости жуя картошку, я обедаю со знаменитостью. Вот Келли и Райан удивились бы.

– У меня был транзиторный психоз, – объясняет Лилли, поправляя топ, и Майкл снова приказывает себе не пялиться. – Но сейчас все в порядке.

Значит, действуют лекарства, думает Майкл. Похоже, некоторым пациентам они помогают.

– А твоя сестра?

– Она ко мне привыкла, – улыбается Лилли. – Тогда я на самом деле считала ее дочерью дьявола.

– Помешанная, что поделаешь. – Ухмыляясь, Лански стучит по виску пальцем.

– Так ты застрахован или что? – спрашивает Карл.

Майкл не сразу понимает, о чем это он.

– Хочешь знать, как я плачу?

– Да, – говорит Карл. – Она, судя по всему, платит сама… – Кивок в сторону Лилли. – Лански тоже…

– За меня платит отец, – застенчиво говорит Лански.

– А меня проспонсировали на работе. А ты как?

– О, – произносит Майкл, все еще чувствуя себя не в своей тарелке. – По государственной страховке.

– По государственной?! – Лилли и Карл явно ждут продолжения.

Майкл кивает. Он и не догадывался, что это здесь редкость. Да и вообще особо не думал о том, как сюда попал. Все было как в тумане.

– Везучий ты мерзавец, – роняет Карл.

Сто лет меня везучим не называли, думает Майкл.

– Почему?

– Чтобы попасть сюда без страховки, нужно целое состояние. – Карл обращается к Лилли: – Сколько это сейчас стоит?

– Ты на стационаре? – уточняет та.

Майкл кивает.

– Значит, как и мы. Почти штука за ночь.

Во второй раз картошка едва не застревает у Майкла в глотке. Он хватает стакан, делает глоток.

– И как же это тебя отправили сюда по государственной страховке? – спрашивает Карл.

– Больше нигде не было свободных коек.

– А ты что, не помнишь? – обращается Лански к Карлу. – Ну, того парня – пару недель назад его выписали. Мэтт, кажется, его звали. С книжкой еще вечно ходил, грамотей. У него тоже была государственная страховка.

– Разве? – говорит Лилли.

– Да. Похоже, в психбольницах сократили количество коек, и когда у них не хватает мест, лишних пациентов отправляют в такие клиники, как наша.

– Понятия не имел, – говорит Карл.

До Майкла доходит смысл сказанного.

– Значит, если в бюджетной психушке освободится место, меня переведут туда?

Майкл изо всех сил старается не паниковать. Конечно, он искренне поддерживает развитие государственного сектора, но ведь он только-только начал привыкать к здешнему окружению, и мысль о переводе в изолятор, положенный по государственной страховке, вселяет ужас. Перед глазами уже мелькают смирительные рубашки и прикованные цепями к спинкам кроватей больные. Бред какой-то, говорит он себе. Викторианские времена давно прошли. И все же такая перспектива пугает. Вряд ли стены там украшены акварелями. Впрочем, без них-то он как-нибудь проживет. Гораздо хуже, что там скорее всего не будет отдельной палаты.

– Нет, раз положили сюда, здесь и останешься. Слишком много возни с переводом, – рассуждает Лански.

Слава богу, думает Майкл. Жить в одном помещении с такими же чокнутыми, как я, – что может быть хуже?

– Может, посидим в маленьком холле? – предлагает Сангита.

– Мне все равно.

Сестра идет по коридору к одной из дверей, переворачивает табличку – теперь вместо «СВОБОДНО» на ней надпись: «ЗАНЯТО» – и приглашает Эбби в комнату, похожую на ту, где проходило занятие группы, только меньше.

Неужели, если не считать спален, все помещения в этом здании оформлены в бежевых тонах? Запутаться можно, думает Эбби.