– Он не планировал на сегодня никаких учебных тревог. – Ее взгляд стал еще более угрожающим. – Уж не их ли очередные детские забавы в бассейне…

– Нет, – заверил ее Абраме, бессознательно теребя кончик галстука. – Это что-то другое. Что-то внеплановое. Сенатор Фокс покачала головой.

– Я подожду, – сказала она.

Бобби Винтер так и держал свой портфель в руке, но, как только сенатор возвестила о своих намерениях, поставил его рядом с креслом.

– Я подожду, – продолжила Фокс, – подожду, ибо то, что я должна ему сказать, ждать не может. Но я вам обещаю, что, когда генерал Роджерс сюда доберется, он обнаружит, что сегодняшний Оперативный центр разительно отличается от того, который он оставил вчера вечером.

Ее маленький вздернутый нос приподнялся еще выше.

– Разительно и бесповоротно.

Четверг, 14 часов 10 минут, Гамбург, Германия

Пол Худ вместе со своими спутниками покинул ресторан в двадцать минут второго. Они подбросили Боба Херберта до гостиницы, чтобы тот смог продолжить наведение справок о нападении на съемочную площадку. Затем группа отправилась на промышленный комплекс Мартина Ланга “Хауптшлиссель”, который располагался в тридцати минутах езды по живописной местности, в городе Глюкштадт.

Как и Гамбург, городок стоял на берегу Эльбы, но в отличие от него это были нетронутые временем места, где меньше всего можно было ожидать, что перед твоими глазами предстанет современный завод по изготовлению микропроцессоров. Да и само здание совершенно не походило на промышленное предприятие. Оно напоминало перевернутую пирамиду и было сплошь покрыто зеркальным тонированным стеклом.

– Леденец в заначке, – саркастически заметил Столл, когда они приблизились к зданию.

– Неплохо подмечено, – одобрил Ланг. – Так и было задумано, чтобы не оно нарушало окрестный вид, а наоборот, в нем отражалось окружающее.

– Насмотревшись на то, как коммунисты испоганили воздух, воду и природу Восточногерманских земель, мы начали тщательней прорабатывать проекты зданий, – добавил Хаузен. – Они должны быть не только безвредны для окружающей среды, но и вызывать положительные эмоции у тех, кто там трудится.

Худ отметил про себя, что Хаузен, в отличие от американских политиков, не пользуется короткими тщательно выверенными фразами.

Внутри трехэтажное здание представляло собой просторное светлое рабочее помещение. Главный этаж был разделен на три сектора. Сразу же за входом открывалось обширное пространство, разбитое на отдельные кабинки, в каждой из которых за компьютером сидел человек. Справа протянулись ряды кабинетов. В дальнем секторе, за кабинками, размещалась так называемая “чистая комната”. Там, за прозрачными стенами цеха, мужчины и женщины в лабораторных халатах, масках и шапочках осуществляли сложнейший процесс фоторедуцирования, который превращал полноразмерные кальки в миниатюрные чипы и печатные платы.

По– прежнему представительный, но несколько расстроенный известием о нападении на съемочную площадку, Ланг приступил к проведению экскурсии.

– Сотрудники работают с восьми до пяти часов с двумя перерывами на один и на полчаса. В подвальном помещении у нас есть спортзал и бассейн, а также кушетки и душевые кабины для тех, кто хотел бы прилечь или освежиться во время перерыва.

– Представляю себе, что бы было, появись кушетки и душевые кабины на рабочих местах в Вашингтоне, – заметил Столл. – Каждый забросил бы всякую работу.

Продемонстрировав гостям самый маленький первый этаж, Ланг провел их на более просторный второй. Не успели они подняться, как у Хаузена раздался сигнал сотового телефона.

– Может быть, что-то новое о нападении, – предположил он, отходя в угол.

Не дожидаясь, когда к ним снова присоединится заместитель министра, Ланг показал американцам, как бесшумные автоматические машины осуществляют массовое производство чипов. Чуть-чуть приотстав от группы, Столл принялся изучать панели управления, с особым вниманием он следил затем, как в вакуумных камерах штамповочные автоматы выполняют работу, которая раньше делалась твердой рукой, паяльником и пассатижами. Водрузив свой рюкзак на стол, он перекинулся парой слов с одной из сотрудниц, понимавшей по-английски, которая с помощью микроскопа проверяла готовые процессоры. Когда Столл попросил ее, нельзя ли ему заглянуть в окуляры, техник вопросительно посмотрела на Ланга, и тот кивком дал добро. Столл ненадолго приник к микроскопу, после чего похвалил отличное качество процессора, превращающего звуковые сигналы в цифровой.

После того, как экскурсия по второму этажу завершилась, группа направилась к лифту, где приостановилась в ожидании Хаузена. Тот все еще стоял с телефоном в углу, сгорбившись и заткнув одно ухо пальцем, больше слушая, чем отвечая. Тем временем Столл заглянул в свой рюкзак, а затем, подхватив его, присоединился к остальным. Он улыбнулся Полу, и тот подмигнул в ответ.

– Сожалею, – сообщил им Ланг, – но показать вам третий этаж, где проводятся научно-исследовательские работы, у меня не получится. Поверьте, лично я ничего против вас не имею, но, боюсь, наши акционеры восстанут. Понимаете, сейчас мы работаем над новой технологией, которая перевернет всю отрасль.

– Понятно, – кивнул Столл. – А эта ваша технология, она случайно не связана с квантовыми частицами, принципом суперпозиции и квантовой механикой, а?

Уже во второй раз за этот день Ланг заметно побледнел. Казалось, он что-то хочет сказать, но у него это никак не получается.

Столл широко улыбнулся.

– Помните об устройстве для обрезки заплесневевшего хлеба, о котором я вам говорил?

Ланг кивнул, так и не раскрыв рта.

– Что ж, герр Ланг, – Столл пошлепал ладонью по рюкзаку, крепко зажатому в другой руке, – я дал вам почувствовать только легчайший привкус того блюда, которое с его помощью можно приготовить.

* * *

Хаузену показалось, что рухнул мир, когда он услышал этот голос из прошлого, кошмарного прошлого, хотя он никак не мог поверить в его реальность.

– Приветик, Хасье, – послышался в трубке голос с сильным французским акцентом. Это была кличка Хаузена времен его студенчества, когда он учился в Сорбонне в Париже. Хасье – “бык”, финансовый спекулянт, играющий на повышение, и лишь считанные люди знали об этом его прозвище.

– Привет, – неуверенно откликнулся заместитель министра. – Кто это?

– Это твой друг и сокурсник Жерар Дюпре, – ответил голос в трубке.

Лицо Хаузена превратилось в бледную маску. Манера говорить была менее живой и агрессивной, чем ему помнилось, но он подумал, что это вполне мог быть и Дюпре. На мгновение Хаузен лишился дара речи. В его голове пронеслась кошмарная череда лиц и событий.

– Да-да, это Дюпре, – прервал его воспоминания голос. – Человек, которому ты угрожал. Человек, которому ты пригрозил, чтобы он не возвращался. Однако теперь я вернулся. Но уже как революционер Жерар Доминик.