– Я на свой вкус выбрал блюда, – сказал Линдер, садясь за стол. – И заказал водку. Любите водку?

– Какой же русский не любит водку? – потирая руки, произнес Вячеслав с улыбкой. Немного раздражал бой (черный, как уголь). Вячеслав предложил, кивнув в сторону афроамериканца: – Господин Линдер, давайте отпустим этого? Если что, я смогу и налить, и нарезать.

– Вы так думаете? Я согласен.

Бой не сразу убрался, сначала зажег пять свечей в канделябре, и сделал это неторопливо, ответственно, потом плавно покинул апартаменты. Вячеслав налил водки, чокнулся с Линдером и вытаращил глаза: старик коротко выдохнув, хлопнул рюмку одним глотком. И не поморщился. Вячеславу все больше нравился Линдер и своей простотой, которая при этом не позволяет собеседнику переступить границы, и трогательным рассказом, и жизненной силой, которая угадывалась даже в его возрасте.

– Чтобы не подвергать Веру опасности, я попросил ее пожить у родителей, – между тем рассказывал Линдер. – Но ей неловко было объясняться с ними, она устроилась у Майки, там мы и встречались. А Фургон оказался байданщиком, вокзальным вором. Мастер был на все руки. Работал и с росписью – резал одежду, и по тихой – у зевак обчищал карманы. То один, то отверталой – то есть во время кражи отвлекал внимание жертвы. Он был с хорошими человеческими задатками, с доброй душой, да и внешне симпатичный – высокий, только худой, с темными каштановыми волосами и живыми серыми глазами. Но бесшабашный. Босяк, одним словом. Я прикинулся поляком, на воровском жаргоне это вор-одиночка, подружился с Фургоном, а как подступить к нему с расспросами, не знал. Однажды прогуливались по городу перед ноябрьскими праздниками, кругом кумачовые флаги, музыка из репродукторов, Фургон с барышнями заигрывал, а я озабоченно хмурился. Заглянули в «Гильдию» – это ж святое дело, деньги у меня уже водились, наловчился шары катать, но и проигрывал. Выпили водки…

Фургон заметил:

– Викинг, чего в рот воды набрал?

Николай уложил локти на стол и свесил голову:

– Мне нужен шварц-вайс (бланк паспорта). Не знаешь, где достать?

– Ты разве нелегал (без документов)?

– Да нет, с этим пока тип-топ. – Николай выдержал многозначительную паузу, так ведь и шел он ва-банк: сдрейфит Фургон, придется искать другой путь. – Ладно, скажу. Подставили меня крупно, Фургон. Как бы не пришлось нитку рвать (бежать за границу).

– Иди ты! – ужаснулся тот. – И кто падлой поработал?

– Не знаю. Искал паскуд, да не нашел. Я ж человек здесь новый, считай, никого не знаю.

– Как подставили-то? – Фургон придвинулся ближе.

– А ты никому не дунешь (не выдашь)?

– Не задышу! Воркуном не работал и не буду. Хочешь, побожусь?

Николай налил водки в рюмки, выпил, за ним хлопнул свою рюмку Фургон, зажевал куском селедки с луком и приготовился слушать.

– У меня был друг… – начал Николай. – Профессор, между прочим.

– По чем бегал (какими кражами занимался)? – заинтересовался Фургон, так как большую часть «образованных» воров знал лично, а «профессор» на фене и есть образец воровской образованности.

– Настоящий профессор, – ухмыльнулся Николай. – Ученый букварь, с моим отцом дружил. Когда я вернулся из лагеря, он меня пристроил, в общем, решил я начать новую жизнь. Однажды засиделись мы у него, он пошел проводить меня, я вышел на клеть, а меня абакумычем погладили (ломом ударили). Очнулся в квартире, а профессор… Его посадили на пику, домработнице повесили галстук (профессора зарезали, домработницу задушили). А мне финак в руку сунули. И выходит, Фургон, я их…

– Уфф! – отер пот волнения тот. – И чего дальше было?

– Ну, я ж понимаю, что к чему. Пальчики свои стер, кровь свою смыл и ушел. Мусорки все одно докопаются, что я там был, а мне неохота за чужую работу к стенке стать.

– Взяли чего у твоего профессора?

– А как же. Маклаки (скупщики краденого) есть в городе?

– А то! Я с ними не якшался, не тот у меня профиль. Узнать?

– Узнай. Скажи, Фургон, кто по мокрухе ходит?

– Спросил бы про нашего брата, я б разложил. А эти на себя фонарь не цепляют, Викинг, летают шепотом, собираются в банды, куда босяков не берут. Но чтоб хаты брать с мокрухой… это конченые.

– Что насчет шварц-вайса?

– Есть один, мастырит любые предъявки, добудем. – Фургон вдруг раскрыл глаза, на устах его заиграла улыбка. – Мать честная! Сам Кобыла пожаловал.

Николай повернул голову назад, но входящих или стоящих не увидел.

– Сидит у окна, – подсказал Фургон. – Ну, бритый шилом.

У окна сидел представительный мужчина лет пятидесяти в хорошем костюме, полноватый и важный. Если б не лицо, испещренное оспинами (потому и бритый шилом), то сошел бы он за большого артиста, а то и начальника. За одним с ним столом находилась красотка – брюнетка с черными глазами и бровями, с утонченными чертами удлиненного лица, в декольтированном платье и в украшениях. Кобыла что-то говорил ей, однако взгляд ее блуждал со скукой по залу, ни на ком не останавливаясь.

– Кто он? – полюбопытствовал Николай, разливая водку.

– Аристократ (авторитет). Ювелир (ворует драгоценности). По фикосным бандам тоже бегает (грабит ювелирные магазины), видать, вернулся с гастролей. Суды вершит, коль спор возникнет, его слово – все. Вот с кем тебе надо слиться. У него-то есть маклаки, которым цацки сдает.

– А с ним кто?

– Сонетка. Видал, витрина (грудь) какая у нее? Она фартовая (своя), но не блатная. Поет в кабаке. Не в этом, а там, куда большие люди ходят.

– Варюха (любовница) Кобылы?

– Вроде того. А вообще-то у нее свой норов.

– Как же с ним поздороваться? – задумался Николай.

– Пошли ему пузырек, а меня он знает. Если настроение есть, кликнет нас.

Николай подозвал официанта. Сидя спиной к Кобыле, он по выражению физиономии Фургона определил, что шампанское доставлено по адресу. Вскоре приятель приподнял зад и слегка поклонился, а потом и вовсе убежал, бросив:

– Зовет.

Ни разу Николай не повернулся, чтобы посмотреть, как там идут дела, а зудело хотя бы мимоходом пробежаться глазами по столику, мол, где ты, друг мой верный Фургон? Судя по уважительному тону Фургона, Кобыла не мокрушник, да и специализация у него изысканная, требующая высокого мастерства и умения ходить по лезвию бритвы, не станет он мараться. Кобыла – то, что нужно Николаю. Он ведь где-то сбывал золотые вещи, а не всякий скупщик имел в кармане деньги, чтоб купить даже по дешевке краденое золото, потом выгодно его сбыть. Николай придумывал причину – зачем ему скупщик краденого, а причина должна выглядеть убедительно. Врать, будто он имеет желание цацки сдать, не годится – где их возьмет? Прибежал Фургон:

– Идем, тебя Кобыла зовет.