– Андрюша, наконец-то! – картаво воскликнул графолог, открыв дверь квартиры и увидев отца Андрея. – Проходите! А кто это с вами? Девушка! Это ваша подруга?

– Точно, – кивнул дьякон, покосившись на Женю. – Нас с ней водой не разольешь.

– Не стойте же в дверях! – воскликнул графолог, размахивая руками. – Входите, друзья мои, входите!

Проводив гостей в комнату и усадив их в кресла, Громов заговорил снова, на этот раз несколько тише, словно минутой раньше он боялся, что гости ускользнут из квартиры, так и не выслушав его заключений, и лишь увидев их в креслах, поверил, что они никуда не собираются бежать.

– Я очень рад, что вы пришли, друзья мои! Кофе вам не предлагаю, так как буквально сегодня утром у меня лопнула кофеварка! Плиту я тоже умудрился сжечь, но если хотите, я могу налить вам свежего молока!

Дьякон и Женя воздержались от молока и сразу приступили к делу.

– Иван Иванович, чьей рукой написано стихотворение? – прямо спросил отец Андрей.

Громов откинулся на спинку кресла, взъерошил пальцами седую шевелюру и с улыбкой проговорил:

– О, это очень известный человек! Я должен был сразу узнать его почерк, но вы, Андрюша, пришли немного не вовремя… Я был встревожен и озабочен!

– У вас что-то случилось?

Графолог улыбнулся и покачал головой:

– Нет-нет. Просто один идиот написал обо мне статью… Ну, не только обо мне, а обо всем Институте графологии. Представьте себе, он написал, что называть графологию наукой может только недалекий и наивный человек! Эта идиотская статья совершенно выбила меня из колеи. Я был в ярости!

– А что, графология – это действительно наука? – вежливо поинтересовалась Женя.

Громов посмотрел на девушку удивленно и выдохнул:

– Конечно! Почерк – это зеркало души! Хороший графолог способен определить по почерку свойства натуры человека, уровень его интеллекта и даже нравственный облик!

– А вы хороший графолог? – снова полюбопытствовала Женя.

– Я лучший! – скромно ответил Громов. – Видите ли, девушка, для того чтобы быть графологом, необходим талант. Опытный графолог никогда не будет делать вывод прежде, чем соберет все характеристики письма и интерпретирует их в корреляции друг с другом.

Рассказывая о любимом предмете, Громов возбуждался все больше и больше.

– Один из основателей графологии, Вильям Прайер, утверждал, что написанное рукой является фактически «написанным умом»! Он доказал, что, если автор потерял правую руку и вынужден использовать левую или даже ногу или рот, основные признаки почерка сохранятся, хотя письмо и не будет столь беглым, как было ранее! Признаки в почерке подобны симптомам в медицине!

– Иван Иванович, давайте ближе к делу, – попросил отец Андрей.

– Пожалуйста! Рассмотрим характер автора стихотворения. О, это очень глубокая и очень противоречивая натура. Взгляните на эти мелкие, убористые буковки, похожие на букашек. Это почерк человека обидчивого и закомплексованного. Но обратите внимание и на четкость линий. Строка начинается вяло, но с каждой следующей буквой почерк как бы распрямляет голову. Это писал человек, взявший на себя смелость переделать свою судьбу. Прыгнуть выше собственной головы! Взгляните на буквы «х» и «у»!

– Иван Иванович, ближе к делу, – снова попросил дьякон. – Кто автор стихов?

– Кто автор стихов – я не знаю. Но я знаю, чей это почерк.

– И чей же?

– Русского поэта Николая Гумилева, расстрелянного большевиками за участие в монархическом заговоре!

Дьякон и Женя переглянулись.

– А что насчет барана? – спросила Женя. – Его тоже нарисовал Гумилев?

– Я не занимаюсь баранами, – ответил графолог рассеянно. – Но я видел другие рисунки Гумилева и вполне допускаю, что этот многоглазый мутант – его рук дело.

В объемистом животе графолога заурчало. Он положил руку на живот и стыдливо посмотрел на Женю.

– Милая барышня, как вы относитесь к свежим круассанам?

– Я не ем мучного, – сказала Женя.

– А вы, дьякон?

– Отношусь неплохо, но сейчас не голоден, – ответил отец Андрей.

– В самом деле? Ну, тогда я, с вашего позволения, схожу за молоком. У меня застарелый гастрит, и я совершенно не переношу чувство голода.

Как только графолог вышел из комнаты, Женя встала с кресла, подошла к стеллажам и стала просматривать корешки книг.

– Марк Аврелий Северин, – прочла она вслух. – «Пророк, или Предсказание по почерку». – Женя обернулась на дьякона и удивленно спросила: – Неужели графологи могут предсказывать будущее?

– Громов может, – ответил дьякон. – И неплохо на этом зарабатывает.

– Должно быть, у него очень богатые и очень доверчивые клиенты, – усмехнулась Женя.

– Насчет первого вы правы, а вот со вторым можно поспорить. В числе его клиентов есть известные политики. А уж их никак не назовешь излишне доверчивыми людьми.

Громов вернулся в комнату, неся в руках пакет молока и тарелку с круассанами.

– Вот и я! – громогласно объявил он и уселся в скрипучее кресло.

– Иван Иванович, – осторожно заговорила Евгения, – а вы в самом деле предсказываете будущее?

Громов слегка стушевался и метнул на дьякона быстрый, сердитый взгляд, как бы говоря: «Не стоило ей об этом говорить».

– Иногда предсказываю, – хмуро ответил он. – А что?

– И вы верите в свои предсказания?

Громов хмыкнул и наполнил стакан молоком.

– Существует некое информационное поле, – заговорил он. – Я предпочитаю называть его полем сознания. Когда человек рождается, его мозг подобен несовершенному радиоприемнику. Но постепенно этот сложный механизм совершенствуется, обрастает недостающими деталями, и качество приема сигнала становится лучше. Так появляется сознание.

– То есть сознание – это не функция нашего мозга?

Графолог улыбнулся:

– Помилуйте, барышня. Разве радиоприемник сам сочиняет музыку? Нет! Он лишь ловит радиоволны и преобразует их в аудиосигнал. Так же действует и наш мозг. Сам по себе он ни на что не способен.

– Значит, со смертью мозга сознание не умирает?

– Рано или поздно любой радиоприемник ломается, и его выбрасывают на свалку. Но это не значит, что радиоволны, которые он улавливал, исчезают. Пространство по-прежнему пронизано ими насквозь! Или возьмите свет звезд… – Громов отхлебнул молока и облизнул губы. – Множества звезд из тех, что мы видим на небе, давно не существует! Но мы все еще видим их свет. Он достиг Земли и понесся дальше – сквозь пространство и время!

Громов снова отхлебнул из своего стакана и задумчиво почмокал маленьким, узким ртом. На верхней губе у него остался белый полукруг от молока. Женя улыбнулась.