— Твою мать! — громко сказал Губатый. — Твою бога душу мать!

Он вскочил.

— Еще раз!

— Что еще раз? — переспросила Ленка.

— Какая скала слева?

Ельцов уткнулся носом в бумаги.

— Слева — высокая, как причальная стенка.

— А справа?

— Низкая. Как волнорез.

— А тут что?

— Да брось ты, Пима, орать, — сказала Изотова с раздражением. — Ты что — самый умный, да? Мы это уже тысячу раз перечитывали…

— Точно, — подтвердил Ельцов. — Как минимум. Я сейчас это читал, чтобы ты еще раз про корму услышал. Тут дальше Бирюков говорит, что каюта Чердынцева, где стоял сейф, располагалась ближе к юту.

— Ну, и хорошо, что читал, знаток ты наш… — сказал Губатый, мысленно просчитывая, насколько существенной может быть ошибка. — И я не сразу понял. Как ты бухту вычислял? По этим скалам?

— Да, — подтвердил Ельцов. — И по могиле Чердынцева. И по расщелине, по которой Бирюков наверх выбрался.

— Ошибся ты, — сказал Пименов просто и снова уселся. — Ошибся, Олег. Как ты привязался?

— По бумаге, естественно!

— Но смотря со стороны моря?

— Ну, да! А как иначе? — удивился Ельцов.

— Когда Бирюков увидел бухту?

— Утром, — быстро проговорила Изотова. — Ночью он ее видеть не мог никак. Темно.

— А где был Бирюков утром?

— На берегу, в чем вопрос? — сказала Изотова. — Но он же моряк.

— Моряк? Он сам говорит, что не моряк, — возразил Губатый. — Плюс к этому он впервые видит бухту именно с берега. И говорит на допросе, что справа у него низкая, как волнорез скала, а слева высокая, как причальная стенка. А у нас? У нас — все наоборот. И могилу Чердынцева ты не нашел. Ты только предполагаешь, что она где-то здесь, под завалом, но ты не нашел ни белый валун, ни крест, а крест, если судить по вашим словам, массивный, из двух шпангоутов.

Ельцов и Ленка переглянулись.

— Другая бухта? — спросила Ленка. Даже не спросила, а, скорее, утвердительно сказала.

— Боюсь, что да… — ответил Губатый. — Но это некритично.

— Ты уж объясни нам, сирым, — сказал Ельцов с плохо скрываемым раздражением, — что значит некритично? Загадками соизволите говорить?

— Некритично означает «похер», — пояснил Пименов. — Это соседняя бухта, никуда перебазироваться не надо, и это новость, внушающая оптимизм. А вторая новость плохая, превращающая нашу экспедицию в прогулку бессмысленную и дорогостоящую… Лена, ты помнишь, что у нас там за рельеф? Правильно! Если корма «Ноты» легла на грунт там — это трындец, потому что там такой свал, что только под скалой больше тридцатки, а в десяти метрах дальше — все пятьдесят…

— Откуда ты знаешь, — спросила Изотова, — мы же там на квадраты не разбивали?

— Я туда «Тайну» проводил и место для якорной стоянки выбирал. Ты можешь мне на слово поверить.

— И мы все эти дни искали в другом месте… — проныл Ельцов.

— Да не расстраивайся ты так.

Ленка молча встала и пошла к лодке.

— Ты куда? — спросил Олег.

— Проверить.

— Ночью? Ты, мать, сдурела наверное…

— А ты завтра будешь проверять? Да? Когда Кущ подтянется? Не хочешь, сиди в палатке… Достал уже!

— Ну, что ты вызверилась?! Что ты сейчас увидишь?

— Я хочу понять — не тянем ли мы пустышку. Белый валун, например, можно найти и сейчас.

— Поехали все вместе, — предложил Губатый примирительно. — Только фонари берите.

— Белый валун, белый валун… — сварливо передразнил Ленкины интонации Ельцов. — Темно, как у негра в жопе, а ты — белый валун! Он под берегом, если завалило его, то ты уши от мертвого осла найдешь, а не валун!

— А тебя, в принципе, никто за рога и не тащит, — отрезала Ленка. — Сиди здесь, копайся в бумагах, следопыт херов! Навычислял в кабинете у себя! Столько дней потеряли!

— Я-то тут при чем? — взвизгнул Олег на повышенных тонах. — Меня чего козлить? Вот же сука! Ну чего ты на меня напускаешься?

— Так! — сказал Губатый жестко. — А ну-ка, закончили базар, голубки! Что за крик на лужайке? Ничего еще не случилось, а вы уже друг другу в горло вцепились! Кузя, не устраивай истерик…

— Я тебе не Кузя! — вскричал Ельцов фальцетом. — Понял ты?! Я и ей не Кузя, и тебе не Кузя! Я… Я…

— Пошел на хер! — сказала Изотова брезгливо. — Разорался, как девица… Поехали, Леша. Пусть успокоится.

— Что, — зашипел Ельцов, как разъяренный кот, — зачесалось? Ты, Леночка, его трахать везешь?

Пименов шагнул вперед, рефлекторно отслеживая, как и куда смещается противник. Ельцов не производил впечатление бойца, но был тяжелее и выше. В такой ситуации бить надо было наверняка, в голову или в пах, чтобы вырубить противника болевым шоком.

— Не сметь, Пима! — заорала Изотова истошно, как перепуганный дневальный в казарме при приближении начальства.

Вот она двигалась со скоростью атакующего гепарда и оказалась между Губатым и Ельцовым раньше своего крика.

— А ну, закончили! — выдохнула она хрипло. — Еще смертоубийства нам не хватало!

Одной рукой Ленка уперлась Пименову в грудь, а вторую протянула над костром, в сторону мужа.

— Ты, Олежек, успокойся! Трахал бы лучше, меньше бы переживал… Выдохни, понял!

— Ж-ж-ж-животное… — выдавил Ельцов с отвращением, обращаясь то ли к Губатому, то ли к супруге.

— Всего и делов-то, — отозвалась Ленка, — что поехать и посмотреть, прав Пима или не прав. Чего ты разорался? Не хочешь ехать — сиди себе, почесывай себе то, что у тебя чешется. А я с тем, что чешется у меня, сама разберусь! Ну? Успокоился? Все? Поехали, Леша…

Ельцов дышал словно беговой конь после финиша — широко раздувая ноздри, с присвистом. Пименову даже показалось, что от Олега исходит острый запах звериного пота, настолько сильный, что перекрывает и свежесть ночного бриза, и йодистый аромат выброшенной на гальку морской травы. Лицо Ельцова, освещенное мерцанием костра, тоже не излучало всегдашнего дружелюбия — губы его прыгали, словно он готов был разрыдаться. А глаза… Теперь тот самый давнишний взгляд, пойманный Губатым случайно, уже не казался параноидальным видением.

Они обогнули скалу, и только когда свет от костра исчез и их окутала густая южная ночь, Изотова процедила сквозь зубы еле слышно: «Дебил!» Мотор работал на малых оборотах, тихо бормотал, а не победно ревел, как днем, когда они на полном газу перескакивали от точки к точке, и поэтому Пименов очень хорошо расслышал краткую характеристику, которую Ленка выдала своему мужу.

— Я не думаю, что надо обострять отношения, — сказал он, не повышая голоса. — Не знаю, как там у вас все складывалось в Питере, но впечатления счастливой пары вы не производите.