Сейчас я помню лишь, как тепло меня поздравляли; да еще удивительное чувство, что я принят в компанию как равный.

«Цветы для Элджернона» появились, в качестве заглавного рассказа в апрельском выпуске журнала «Фэнтези энд Сайенс Фикшн» за 1959 год. Обложку нарисовал Эд Эмшвиллер. Через пять месяцев, по случаю рождения нашей старшей дочери, Хиллари Энн, он преподнес Орее копию этой обложки – только написанную маслом на холсте и вставленную в раму. Картина до сих пор висит у нас в гостиной.

Во время Восемнадцатой всемирной конвенции научной фантастики (Питтсбург, 1960 год) Айзек Азимов, вручая мне Премию Хьюго за лучший рассказ 1959 года, произнес немало лестных слов.

Позднее, в антологии «Лауреаты премии Хьюго», Азимов писал: «Я все приставал к Музам с вопросом: „Как он это сделал? Ну вот как?“ Ответ я получил от круглолицего, застенчивого Дэниела Киза. Вот его бессмертные слова: „Слушай, если выяснишь, как я это сделал, будь добр, сообщи мне. Я не прочь повторить“».

Торжествовал я не в одиночестве. Вторая тень – от кого-то невидимого – легла в круг света рядом с моей тенью. Чья-то рука потянулась за призом. Из дальнего угла памяти возник парнишка, шагнул к учительскому столу и сказал: «Мистер Киз, я хочу быть умным».

Он всегда со мной, этот парнишка; мысленно я зову его Чарли Гордоном.

Вскоре после того, как я получил премию Хьюго, «Си-би-эс корпорейшн» купила права на экранизацию «Цветов для Элджернона» с целью трансляции в рамках программы «Стальной час»[29]. Сценарий написал Джеймс Яффи, автор романа «Мания»[30]. Клифф Робертсон сыграл Чарли.

Через три недели я получил степень магистра Бруклинского университета в области английского языка и американской литературы. Аккурат в день рождения Вашингтона по телевизору показали «Два мира Чарли Гордона». Я смотрел постановку в больнице, где выздоравливала Орея. В палате собрались медсестры – даже дверь заблокировали. Стали аплодировать, когда моя фамилия мелькнула во вступительных титрах. Второй взрыв аплодисментов раздался в финале. Я откупорил бутылку шампанского, наполнил пластиковые стаканчики, предоставленные старшей медсестрой. В мою честь произносили тосты; за мои успехи выпили с неподдельной радостью.

Актерская работа Клиффа Робертсона была великолепна – поэтому восторженные отзывы в утренних газетах меня ничуть не удивили. Вполне предсказуемо постановку номинировали на премию Эмми. Правда, «Два мира Чарли Гордона» все-таки уступили победу «Макбету» с Морисом Эвансом в главной роли.

Через несколько дней после телепремьеры Клифф Робертсон начал переговоры о покупке прав на полноценный художественный фильм. Общаясь с журналистами, он выразился так: «Я всегда был подружкой невесты, а самой невестой – ни разу». Имелись в виду фильмы «Дни вина и роз» и «Король бильярда», где в главных ролях снялись Джек Леммон и Пол Ньюман соответственно.

Через шесть месяцев мы с Робертсоном заключили сделку. Робертсон собирался закрепить телевизионный успех полнометражным фильмом «Чарли» (именно так упростилось название, причем в нем теперь содержался намек на малограмотность главного героя – буква «R» была перевернута задом наперед, получилось «CHAЯLY»).

Далее, чтобы у читателя не сложилось ошибочного представления, будто бы все мои премии и успехи в финансовом смысле эквивалентны выигрышу в лотерею, я приведу табличку своих писательских доходов за 1961 год, за вычетом десяти процентов агентам. Итак, вот сколько я заработал на «Цветах для Элджернона»:

Теперь читатель видит: мне приходилось преподавать в старших классах, чтобы мои жена и маленькая дочка не знали нужды; а писал я по ночам.

Помню, возвращался я электричкой из школы Томаса Джефферсона. Ко мне подсел мой коллега.

– Дэн, я прочел «Цветы для Элджернона». Отличная вещь. Только не все образы понятны. У каждого ведь есть и второй план, верно?

Ах, как сладок вкус признания!

Коллега перечислил кое-какие моменты, уверенный, что в них-то и сокрыт тайный смысл; коллега попросил уточнений.

Я их внес. Я долго разглагольствовал о смысловых уровнях, о центральных и периферийных идеях и символах. Когда я наконец закрыл рот, коллега воззрился на меня с недоумением. Брови его поползли вверх.

– Как, и это все?

Фраза осталась тавром на моей писательской психике. С тех пор я никогда ничего не объясняю, никакие темы не развиваю, никак свои произведения не комментирую, не прохаживаюсь насчет смыслов, уровней или посылов. Коллега преподал мне хороший урок. Покуда писатель – да и вообще любой творческий человек – художник, актер, музыкант – держит рот на замке, его работу обсуждают, интерпретируют по-всякому, находят в ней новые подтексты. Хоть что-то объяснить или проанализировать для автора значит опошлить собственное произведение.

А как же данная книга? Я ведь раскрываю писательские приемы! Да, но я ничего не объясняю. Пускай этим занимается читатель – должен же он со мной сотрудничать. Ныне, когда отдельные критики заявляют, будто авторы сами не знают, что делают, и уж тем более им темен глубинный смысл собственных произведений, нам, пишущей братии, лучше помалкивать. Что я имею в виду? Пустяки. Проехали.

Пока суд да дело, я занялся вторым вариантом романа, основанного на морских впечатлениях. Некто сказал: «Как научиться писать романы? Нужно писать романы». Мое личное наблюдение: как усовершенствоваться в написании романов? Перерабатывать те, что уже написал.

Когда с «морским» романом случилась передышка, я прочел статью в журнале «Лайф». Статья была об аварии на заводе, вызвавшей утечку радиоактивных изотопов. Прилагались фотографии: технолог, зараженный радиацией, и его жилище, из которого дезинфекторы удалили половички и занавески, потому что парень в неведении занес домой радиоактивную пыль.