Женщина сдержанно усмехнулась и приподняла бровь.

— Будь осторожен, Серт.

— Я всё прекрасно понимаю. Но доверяю тебе не меньше, чем ты мне. Потому и говорю прямо, что думаю.

— Верю и ценю. Но ты очень ошибаешься в оценке господина Лагроя. В этом тебе тоже следует быть очень и очень внимательным. Потому что нынешний Главнокомандующий — очень умелый политик и совсем не глупый человек. И если неосторожно попасться ему между зубов, кости хрустнут в тот же момент. Действительно думаешь, что он, предъявляя тебе претензии, выражал подлинное и искреннее негодование? Оставь. Он готовит перечень причин для того, чтоб поснимать с должностей меня и моих людей. На будущее. Делить со мной власть для него слишком опасно.

— Потому и на тебя лаял?

— Именно так.

— И ты не боишься?

— Боюсь? — Аштия таинственно усмехнулась и взяла с блюда крупную янтарную виноградину. — С чего бы…

— Ну, если он под тебя копает…

— На том уровне, на котором я нахожусь, мою судьбу решает уже не глава Генштаба, а государь. Господину Лагрою ничего не светит по крайней мере до тех пор, пока он не научится водить в бой войска.

— Вести в бой — много ума не надо. А вот подготовить это дело и решить все остальные проблемы — требует и ума, и опыта. И большого опытного штаба.

— Нескольких штабов. Всё верно.

— И ты продолжаешь не бояться?

— Ага. Но и открыто идти против главы Генштаба не собираюсь. Это будет означать плевок в лицо не только моему преемнику, но и его величеству. Ты понимаешь?

Я вполне понял намёк.

Да, госпожа Солор прекрасно знала цену человеку, который её сменил. Но только после её слов я сообразил, что критика новоутверждённого Главнокомандующего — это вроде броска камнем в самого императора. А такие вещи здесь не прощают. И если близкие мне люди могут сделать вид, что не слышали, мягко намекнуть на разумную осторожность, то чужие и камнями закидают.

Если государь имел основания принять именно такое решение касательно поста главы Генштаба, то у рядовых имперцев нет права его критиковать. А если государь оснований не имел, гадал на ромашке или кидал монетку, то его подданные об этом никогда не узнают. Уважение, даже преклонение перед верховной властью — составная часть имперского мировоззрения.

Что-то мне это напоминает…

У меня была куча дел. Не знаю уж, как Аше представила Лагрою мои достижения, но дополнительные пять сотен бойцов явились в моё распоряжение уже вечером. Они не могли похвастаться высочайшей выучкой, но имели какие-то представления о работе спецподразделения типа моего. Я с большим сомнением выслушал командира нового отряда и известил его, что собираюсь распределить новых бойцов по старым группам, часть из которых сражение на лугу здорово проредило.

Нам предстояло штурмовать замок Атейлер, родовую твердыню семьи, вознамерившейся теперь предъявить свои права на имперский престол. Нет сомнений, что уж кого-кого, а Атейлера и всю его семью государь точно сотрёт с лица земли, какие уж тут исключения. И сам местный лорд наверняка понимает, в каком положении находится. То есть будет обороняться всеми наличными силами и средствами. Тут накопленный Аштией опыт всевозможных хитростей не прокатит. Мятежнику служат многие из бывших людей госпожи Солор, они знают её тайны.

Интересно, что она захочет от меня? Вряд ли предполагается, что по старой схеме я десантируюсь в центр энергораспределения и всё там порушу. Уж этого-то от неё, наверное, будут ожидать в первую очередь.

Странно, что ребятам из числа мятежников не пришло в голову попробовать прицельно убрать меня. Может, они подготовились к этому где-нибудь там, где меня можно было бы высадить поближе к «голубятне»? Надеюсь, её светлость подобную возможность принимает во внимание и не станет мною проверять свою правоту и чужую предприимчивость.

Жаль, что у Аше нет времени обсудить со мной мою судьбу.

Всё-таки до чего красив Атейлер! Здесь бы жить и радоваться. Заливные луга, жаждущие крестьянской косы, сменялись роскошными полями, где хлеб от души впитывал солнце и исполнялся его сияния. Крохотные уютные домики теснились друг к другу, иногда прикрывались от посторонних глаз садами, щедро усыпанные яблоневыми, грушевыми, сливовыми и вишнёвыми завязями. Что за плодовые деревья тут ещё холили? Я не знал.

Пейзаж за пейзажем порадовал бы любой, самый взыскательный взгляд, а меня привел бы в полный восторг, не будь в моей жизни кое-чего поважнее красоты. Война — увы! — забирала меня всего, без остатка. И даже в те редкие минуты, когда я считал возможным оглянуться и остановить взгляд на чём-нибудь привлекательном, думал всё о том же: или о возможной засаде, или о внезапном налёте, или о грозе, которая создаст армии на марше кучу проблем.

— Командование рассчитывало на победу в генеральном сражении, — сказал Аканш. Он быстро пришёл в себя и уже ходил. — Но части сил удалось отступить, а подкрепление — и, кстати, если верить разведке, очень приличное — подоспело слишком поздно и сразу же отступило. Почти без потерь.

— Откуда тебе известны данные разведки?

— Просто у меня тогда позаимствовали нескольких ребят с соответствующей подготовкой. Своих разведчиков не хватило. А от непосредственного начальника они постфактум суть задания не скрывали. Не могли бы скрыть.

— Ясно. И что же?

— Да ничего. Просто подкрепление отступило, естественно, к замку. Так что нам предстоит с ним там встретиться.

— К замку, но не факт, что в замок.

— На что намекает командир?

— На то, что это самое бывшее подкрепление может дожидаться нас буквально где угодно. Не только в замке. Я б на их месте спрятался где-нибудь в другом месте. И познакомил бы армию императора со всеми прелестями партизанской войны.

— Что командир называет партизанской войной?

— Диверсии на коммуникациях противника.

— Прошу прощения? Бандитизм и грабёж обозов?

— Ну и ещё до кучи нервотрёпку с ночными нападениями на расслабившиеся и отбившиеся от ста… от основных сил отряды.

— Думаю, и такое нас тоже ждёт. Уж полевая разведка-то постарается обнаружить все крупные подразделения врага, а с мелкими сами разберёмся.

— Это-то верно, но когда из кустов ночью вылетает целый рой стрел, или ещё добавляется магия, потери могут оказаться неоправданно высокими.

— И что предлагаешь?

— Да так… Придётся обезопасить себя. И вообще лучше вставать лагерем не на отшибе, а в окружении чужих отрядов. Пусть другие, в случае чего, принимают на себя первый удар.

— Человеколюбиво, — усмехнулся мой зам.

— Ну, что ж поделаешь. У меня забота — сохранить свой отряд, а не чужие оберегать.

— Вот за что я всегда не любил гладиаторов. На свою жизнь смотрят свысока и чужие ни во что не ставят.